Данте Алигьери

Да́нте Алигье́ри (итал. Dante Alighieri, 1265 — в ночь с 13 на 14 сентября 1321) — выдающийся итальянский поэт и политический деятель, участник конфликта между гвельфами и гибеллинами.

Как и Гвидо Кавальканти (ок. 1255-1300), в поэзии Данте придерживался направления «Дольче стиль нуово» («новый сладостный стиль»), и, как он сам неоднократно утверждал, его поэтическое послание отражало идеи мистического общества «Верных любви» (например, «Новая жизнь», III, 12). Неизвестно, было ли это обществом образованных поэтов-идеалистов, пишущих о любви, или же это было тайное общество инициатического характера. Действительно, работы Данте имеют некую инициатическую направленность, выраженную языком изящной поэзии и любовных переживаний: в своей прозе и стихах, а также в своей всеобъемлющей работе «Божественная комедия», он постоянно говорит о любви к даме (или к дамам), чья жизнь и смерть повлияла как на отдельного человека, так и на ход всеобщей истории и мирового порядка. Именно этот образ прекрасной дамы лег в основу эзотеризма Данте.

После смерти своей возлюбленной, Беатриче (которую можно рассматривать не только как Биче Портинари — реальную женщину, в которую Данте был предположительно влюблен с юношества), в жизни Данте наступила полоса неудач, отразившихся, в первую очередь, на его политической жизни и его изучении философии во Флоренции и Болоньи, и в итоге приведших к его изгнанию из Флоренции. Его миссия в Рим к папе Бонифацию VIII в 1301 г. в качестве флорентийского приора обернулась сговором, в результате которого Данте больше никогда не довелось вернуться в родной город, поскольку он был заочно приговорен к изгнанию и, позже, к сожжению на костре. Только после этих событий Данте окончательно занялся написанием сначала «Пира», обширного незаконченного комментария к некоторым своим канцонам, а затем созданием «Комедии». «Комедия» издавалась частями; ее последние тринадцать песен были опубликованы только после его смерти. Однако можно полагать, что и более ранние работы Данте являются не только заготовками к его более зрелой работе, но и отражают его главное произведение с других сторон, не менее важных для его понимания. Таким образом, каждая строчка, написанная Данте, привносит свой вклад в развитие чрезвычайно сложной системы взаимосвязей, системы, сразу же вызвавшей множество комментариев.

Излишне говорить о месте флорентийского поэта в итальянской истории и его влиянии на литературный ренессанс конца средневековья. Однако если рассматривать творения Данте как величайший синтез римской и католической поэзии, может возникнуть непонимание, каким образом этот синтез мог служить основным источником для практически бесчисленного количества эзотерических, революционистских и теософских интерпретаций, причем всегда гетеродоксальных. В связи с этим следует отойти от общекультурной ценности работ этого поэта и погрузиться в хитросплетение его произведений, в которых можно обнаружить среди безусловного провозглашения догматов церкви, места, с этими догматами разнящиеся, но столь запутанным и загадочным образом, что на их счёт по сей день не было составлено однозначного мнения. Более того, если мы вернёмся к самому тексту его работы, то обнаружим, что споры вокруг него также далеки от разрешения, поскольку большинство исследователей, начиная с Бруно Нарди (1884-1968), в интерпретации его произведений придерживались правил историографии и фокусировались исключительно на их литературном значении, не отваживаясь, ввиду психологической вероятности или по соображениям эпистемологии, рассматривать их с эзотерической точки зрения.

Обычно в качестве подтверждения эзотерического характера «Комедии» приводят строки, которые, однако, больше соответствуют своему непосредственному контексту, нежели всей работе: ‘O voi ch’ avete gl’intelletti sani, / Mirate la dot-trina che s’asconde, / Sotto il velame delli versi strani’ (Ад, IX, 61-63 [О вы, разумные, взгляните сами,/И всякий наставленье да поймет,/Сокрытое под странными стихами! ]). Кроме того, стоит учитывать, что эзотеризм Данте имеет по меньшей мере две основных направленности. Первая появляется уже в начале второй книги «Пира» (II, I, 2-12) , в комментарии к первой канцоне, где Данте подробно излагает теорию о различных смыслах поэзии. Он не только приводит традиционную теорию четырех смыслов Священного писания, но также делает различие между множеством смыслов Священного писания и множеством смыслов, присущих поэзии (II, I, 4). Тем самым Данте в сущности проводит отличие между поэзией, регулирующей смыслы, доступные для понимания поэта, и творениями Бога, то есть Священным писанием, регулирующим смыслы и события реального мира. Эту систему смыслов Данте собирался раскрыть в четырех книгах своего «Пира», развивая ее до исключительной глубины, в особенности что касается сравнения между либеральными искусствами и Небесами. В этом отрывке, важное значение которого подчеркнул Рене Генон в своей работе «Эзотеризм Данте» (гл. II, XI, 9), Данте не только говорит о соответствии неба Венеры, но и указывает, что весь космос построен подобным же образом. Космос приводится в движение Кристальным Небом, соответствующим Этике. Оно оканчивается Эмпирийским Небом, которое уподобляется царству Мира, где не существует каких-либо споров мнений («Пир» II, XIII-XIV, и Рене Генон Autorité spirituelle et pouvoir, гл. VIII).

Однако эзотеризм Данте ограничивается не только этими строками: в своем знаменитом письме к Кангранде делла Скала (над именем которого эзотерики упражнялись в своей изобретательности, усматривая в нем имя Чингисхана, а также образ лестницы) Данте делает революционное заявление об изначальном балансе между поэзией и теологией. Некоторые сомневаются в подлинности этого письма, но подобная широта взглядов могла быть характерна только для Данте или для вдохновившего его общества поэтов. Как видно из седьмого и восьмого абзаца этого письма, поэт Божественной комедии использует теологическую аллегорию в качестве доказательства своей правоты: аллегория, литературный смысл которой есть не фикция, а реальность, подобная той, что создаёт Бог, управляющий ходом истории. Таким образом поэт здесь находится в позиции абсолютного Творца, чьи видения являют собой реальные сущности и чьи аллегории уподобляются по силе библейским.

На этом основании множество смыслов в работах Данте обретают пророческий характер и делают его работу целой вселенной, скрытые смыслы которой так же важны, как и скрытый смысл Откровения. Тем не менее, в этом отношении мы всё ещё можем полагать их заблуждениями поэта или галлюцинациями автора, если бы не ещё одна составляющая его работы, являющаяся самой важной и самой загадочной и идущая через нее единой нитью — почитание прекрасной дамы, которая стоит за каждым утверждением поэта.

Те, кто рассматривает утверждения Данте через призму католической догмы могут быть удивлены странностью подобной аллегории, всегда присутствующей в его работе, но никогда не выраженной явно, более того — лежащей в основе самых священных ее положений. С этой точки зрения работа Данте представляется лишь эротической пародией на религию Христа, религией, которую не оправдывает простое возрождение почитания девы Марии. В этом смысле эзотеризм Данте невидим, поскольку он не скрыт, но пронизывает всю его работу, начиная от первых строк о встрече с Беатриче, и заканчивая последними, в которых поэт соединяется с универсальной любовью. В католической ортодоксии только Христос является посредником, но при этом он в основном действует не как посредник, а скорее представляет непосредованного Триединого Бога, а исключительно посредником является Дева Мария. В этом контексте обычная молодая женщина из Флоренции становится благодаря своей красоте безусловным выражением счастья и духовного развития, и в итоге предстает воплощением смыслов всех цивилизаций, когда речь идёт, как в «Новой жизни» (гл. XXX), о политике владык земного мира, или, как в «Комедии», о судьбе церкви и империи (Чистилище, XXIX-XXXIII). Здесь Данте продолжает бросать вызов духовенству, вызов, изначально предпринятый в «Романе о Розе». Неудивительно, что флорентийскому поэту приписывают поэму из 232 сонетов, в которой обозначен некий «сер Дуранте» и которая была найдена в городе Монпелье в XIX веке и происходит из библиотеки Труа. В этой поэме под названием «Цветок» изложены основные идеи «Романа о Розе». В них содержится решительный протест против установленного порядка и выражается стремление отказаться от католических догм, мешающих передачи тайной мудрости, весьма эротической и глубоко еретической по своей сути (например, сонеты V и XV).

Этот возврат к языческим (и вергилийским) мистериям вместе с порицанием Данте ‘puzzo del paganesmo’ (Pай, XX, 125), («языческого смрада»), привлек внимание интерпретаторов, хорошо осознающих риск подобных религиозных параллелей. Среди них больше всего осознал необходимость духовной революции для понимания Данте как дарования Флоренции, безусловно, Марсилио Фичино. Ту же идею выражал в своем значимом письме к комментарию Данте мыслитель-гуманист, Кристофоро Ландино (1424-1498). Однако даже если полагать его комментарий ключом к флорентийской культуре, это не исключает идеи, что «поэтическая теология» Данте берет начало в неоплатонизме, в котором поэзия выступает «завесой» философской мудрости. В своих работах Ландино, главным образом, восхваляет единство флорентийской культуры, но ничего не говорит о том, что Данте эзотеричен, поскольку является гетеродоксальным. Только у поэта-романтиста Габриэля Россетти (1783-1854) в его комментариях к Данте наиболее полно и систематически выражается идея о том, что эзотеризм Данте основан на сознательном включении античных мистерий, аллегорическом почитании прекрасной дамы, темпларизме (особенно учитывая Чистилище, XX, 93) и воинствующей политике гебелинов. Его ближайшим предшественником был Уго Фосколо (1778-1827) с его знаменитым Discorso sul testo della divina Commedia (1825). Фосколо, великий поэт, якобинец и праведник, воспевающий языческие времена, стремился доказать, что во всех своих работах Данте выступает за политические и моральные реформы в духе пифагоризма, которые он выражает опосредованно, учитывая взгляды своего времени. Таким образом, Фосколо видит в работах Данте преимущественно политический смысл. Россетти, находясь под влиянием идей масонства и розенкрейцерства, в свою очередь предложил похожую интерпретацию, но развил в ней эзотерическую составляющую в масштабе, достойном поэта школы неаполитанского барокко.

Работы Россетти не пользовались популярностью, но были присвоены, в частности, его критиком, Эженом Ару. Объясняя доводы Россетти, Ару стремился развенчать романтический культ Данте у римских властей. Он утверждал, что Данте был революционером и атеистом, последователем гебелинской доктрины Фридриха II (Данте, однако, осуждаемого в «Ад», Песнь X). Книга Ару, выступающего в ней с амбициозными намерениями, и как разоблачитель, и как продолжатель, тем не менее оказала значимое влияние: именно у Ару, а не у Россетти, Генон почерпнул свои первые тезисы для эзотерического толкования Данте («Эзотеризм Данте», гл. III). Но именно Россетти, имеющий большое влияние среди символистов через работы своего сына и ученика, художника Данте Габриеле Россетти, и обладающий широтой взглядов и безупречном знании Данте, вывел, пусть и не без повторяемости и увлечённости, наиболее точные аргументы в пользу эзотерического толкования работ флорентийского поэта.

Для Россетти Данте был приверженцем милленаристской традиции преимущественно политического протеста против власти, осуществляемого через гнозис, язык которого, согласно доминирующей идеологии, служит цели лишь отвратить внимание цензоров, дабы «Верный любви» — то есть любви к гнозису — смог призвать к освобождению человечества. Этот либертарианский и наивный социализм не был бы удостоен нашего внимания, если бы он не привел к окончательному разночтению работ Данте. В этом отношении Россетти определенно значительно больше внимания уделяет внутренней неоднозначности работ Данте, чем тем конкретным выводам, которые он предлагает.

В этом контексте следует остановиться на его интерпретации букв К и О в первом слоге слова «комедия», на его размышлениях о двойном отображении земли и моря в «Вопросе о земле и воде» (последнем тексте Данте, известном нам) и его неустанной критике интерпретации платонической любви к Беатриче как имеющей психологические или сентиментальные мотивы. Этому подходу также следует Валли, однако он не имеет широты видения и гуманистической культуры Россетти, а также поэт Джованни Пасколи, который в свою очередь предпринял попытку расшифровать работу Данте на основе повторяющихся мотивов об орле и кресте. Так, эзотерических интерпретаций Данте становилось все больше; они затрагивали астрологию, числовой символизм, темпларизм, иоахимизм, алхимию и т.д., будто бы современные читатели искали в его работах некие утерянные духовные тайны. Именно с этой точки зрения предпринял попытку анализа Данте Рене Генон (которая не ограничивалась одноименной книгой), а также Юлиус Эвола, у которого гибеллин Данте обретает магический и героический тон, совершенно не характерный для традиционной мысли, согласно Генону. Кроме того, не следует забывать и о номиналистических идеях Умберто Эко, несмотря на то, что он практически в каждом своем сочинении решительно отвергал любые эзотерические интерпретации флорентийского поэта.

Адепты завесы, как их иронически называет Эко, тем не менее, имеют перспективы, поскольку работы Данте не поддаются обычной интертекстуальной и психологической интерпретации. Его работы отличает такое стремление к истине и твердость убеждений, и такая загадочность символов, служащих для их отображения, что они, пожалуй, воплощают в себе все течения западной мысли и нравы западных народов. Всегда будут существовать авторы, которые видят в комментировании Данте не столь ностальгию по средневековью, сколь признание нашей способности понимать формы выражения западного духа и его ресурсы.

Публикации на французском языке

Comedia di Danthe Alighieri poeta divino con l’espositione di Christofhoro landino, Firenze, 1481, 1537, etc
Ugo Foscolo, Studi su Dante, in Ed.nazionale delle Opere di Ugo Foscolo, Vol. IX.1, Le Monnier: Firenze, 1979
Gabriele Rossetti, Il mistero dell’amor platonico del medio evo derivato da’ misteri antichi, London, 1840; Milan: Archè, 1982
Gabriele Rossetti, La Beatrice di Dante (Maria Luisa Giartosio de Courten, ed.), Roma: Atanòr, 1988
Eugène Aroux, Dante hérétique, révolutionnaire et socialiste: Révélations d’un catholique sur le Moyen Age, Paris 1854, 1939
Giovanni Pascoli, Minerva obscura, Livorno, 1878
idem, Sotto il velame, Messina, 1900
idem, Conferenze e studi Danteschi, Bologna, 1914
Luigi Valli, Il linguaggio segreto di Dante e dei Fedeli d’Amore (1928) Milano: Luni editrice, 1994
René Guénon, L’ésotérisme de Dante, Paris, 1925; Paris: Gallimard, 1957
idem, Autorité spirituelle et pouvoir temporel (1929) Paris: Trédaniel, 1984
Julius Evola, Il mistero del Graal e la tradizione ghibellina dell’Im-pero, Rome, 1937
Philippe Guiberteau, Le Banquet (introduction, translation and notes by Philippe Guiberteau), Paris: Les Belles Lettres, 1968
Arthur Schult, Dantes Divina Commedia als Zeugnis der Tempelritter-Esoterik, Bietigheim: Turm Verlag, 1979
L’idea deforme, interpretazioni di Dante (Maria Pia Possato, ed.), Milano: Bompiani, 1989
Adriano Lanza, Dante e la Gnose, Rama: Edizioni Mediterranee, 1990
Sotto il velame, terni e interpreti dell’esoterismo Dantesco, Torino: Associazione Studi Danteschi e Traditionali, 2001
Bruno Pinchard (ed.), Pour Dante, Paris: Honoré Champion, 2001
Bruno Pinchard, Méditations mythologiques, Paris: Les Empêcheurs de penser en rond, 2002.