Тейлор, Томас
Томас Тейлор (Thomas Taylor, 15 мая 1758 — 1 ноября 1835) — британский неоплатоник, переводчик работ Аристотеля, Платона и орфиков.
Биграфия
В юности Томас Тейлор (по предположению его биографа 19 века), по-видимому, дал себе обещание перевести всю непереведенную греческую литературу по платонической философии на английский. Его сочинения (а большая часть из них – переводы) составляют 64 томов. Большая часть наследия Тейлора не издана до сих пор.
Можно сказать, что со своей жизненной миссией Тейлор почти справился. Самый популярный перевод Тейлора – «Орфические гимны», изданные им в 1787 г. Этот перевод оказался очень востребован современными язычниками всех деноминаций: даже эллинские реконструкционисты уверяют, что он «соответствует древним орфическим учениям». Эти стихи весьма старомодны (они выполнены в размере т. наз. heroic couplets – пятистопными ямбами с парной рифмой, крайне популярными в 17 и 18 веках, но уже во времена Тейлора высмеиваемыми как примитивные), но прозрачны и просты – что само по себе удивительно, учитывая запутанную, сложную лексику греческого оригинала гимнов.
Тейлор, однако, был еще и практиком той платонической религии, которую вычитал у своих кумиров. Вот, что пишет о нем анонимный биограф:
«Изучая Платона, [Тейлор] случайно познакомился с сочинениями Плотина, которые он воспринял как своего рода откровение… От Плотина он перешел к Проклу, прочитав все его сочинения три раза – подвиг, который не совершал ни один смертный со времен Ренессанса. Прокл завершил работу, начатую Платоном, а Тейлор сделался язычником, и возненавидел христианство и его приверженцев ненавистью, которая бы более пристала римскому жрецу во дни Константина, а не утонченному филологу 19 столетия. Ему удалось избежать уголовного преследования только потому, что его книги имели очень небольшой тираж и распространялись в узком кругу: во дни, когда правили кабинеты Питта и Элдона многие куда более безобидные противники официальной церкви подвергались штрафам и тюремным заключениям. Тейлор считал, что христианская религия, или, как он предпочитал ее называть, «бред бесчисленных сект», установила над человеческим разумом тиранию, которая была совершенно неведома древнему миру – тиранию религиозного деспотизма – и упразднила «господство мудрости и добродетели, подменив его нынешним духом обмена и торговли»… Неуловимая и многоликая, она проникла во все человеческие сообщества, «подавляя исступление желаний, ограничивая беспокойный дух поиска и обуздывая силу гения», и привела все людские дела в состояние всеобщей и однообразной посредственности… Мечтою его жизни было установить в Лондоне Пантеон, где могло бы осуществляться правильное и торжественное почитание богов. Ему это не удалось…, но он превратил одну из комнат своего дома в Уолворте в святилище, где время от времени он приносил жертвы своим любимым богам. Существует предание, согласно которому однажды ночью, в самый разгар французской революции, сонные обходчики, сторожившие лондонский Сити, были всполошены процессией жрецов, во главе которых следовал Тейлор, в качестве их верховного фламина, чтобы совершить очистительный обряд перед Старой Биржей, снова возвращая спящий Лондон во власть царя богов…» (The Survival of Paganism // Fraser’s Magazine. Vol. 12. L.: Longmans, Green and Co., 1875. P. 645 – 646).
При жизни, его называли “Pagan Taylor”. Неизвестно, ходила ли в церковь его первая жена, история которой, наверняка, не менее интересна, чем история самого Тейлора.
В огромном наследии Тейлора сохранился небольшой очерк «Кредо платонического философа» (1805), который Пол К. Монод считает манифестом «альтернативной формы религиозной веры, которая включает в себя новое определение оккультного» (“alternative form of religious belief, including a new definition of the occult”. Monod P. K. Solomon’s Secret Art: The Occult in the Age of Enlightenment. New Haven, L.: Yale University Press, 2013. P. 271). Этот манифест достоин перевода на русский, поскольку из него явствует, как старая (IV – V в.) неоплатоническая теология могла быть возрождена, практически в первозданном виде в христианском мире тысячу двести лет спустя (замечания Монода о близости Тейлора к его современникам – протестантским энтузиастам, в свете оригинальных текстов Тейлора, выглядят не вполне обоснованными, хотя влияния и не могло не быть). То, что Тейлор пытался быть ортодоксальным, догматическим поздним неоплатоником (в основном, линии Прокла), сомнения не вызывает.
Его взгляды на секс и телесный мир представляются все же не такими суровыми, как говорит автор The Survival of Paganism («геометрический Бог» в «геометрической вселенной», P. 645) и П. К. Монод (сравнивая его с другим энтузиастом античности, Эдвардом П. Найтом, опубликовавшим в 1786 г. книгу «Отчет о пережитках поклонения Приапу», он говорит: «Тейлор пытался сделать древнюю религию более философски приемлемой, удаляя ее скандальную сторону: божественный фаллос». Monod P. K. Solomon’s Secret Arts. P. 271). Впрочем, для настоящего фрамента, все это значения не имеет.
Кредо платонического философа
1. Я верю, что существует единая первопричина всех вещей (first cause of all things), природа которой настолько бесконечно трансцендентна, что эта первопричина находится над всяким бытием и является сверхсущей (superssential); и что, вследствие этого, ее невозможно должным образом назвать, о ней невозможно говорить, составить мнение, ее невозможно познать или воспринимать никакому существу.
2. Я верю, однако, что, если позволительно давать имя тому, что совершенно непостижимо, такие имена как Единое (the One) и Благо (the Good) лучше всего ему подойдут; первое из этих имен указывает, что это начало всех вещей, а второе – что это предельный объект желаний для всех вещей.
3. Я верю, что это неизмеримое начало (principle) произвело вещи, которые являются для него ближайшими, а по порядку порождения – первыми, и наиболее подобными ему; так же как жар, непосредственно (immediately) исходящий от огня на расстояние, наиболее подобен самому жару, сущему в огне; и свет, непосредственно исходящий от солнца, подобен тому свету, который содержит само солнце. Следовательно, это начало производит собою непосредственно много других начал.
4. Я также верю, что, поскольку все вещи отличаются одна от другой, и умножаются в силу их собственных различий, каждое из этих множеств происходит и зависит от одного, свойственного этому множеству начала. Так, следовательно, все прекрасные вещи, сущие в душах или в телах, зависят от единого источника красоты. То, что наделено симметрией, то, что истинно, и все начала находятся в определенном родстве с первоначалом, поскольку они сами являются началами, в чьем подчинении находятся вещи, подобные им. Все начала содержатся в первоначале, но не согласно протяжению или количеству, но подобно частям целого и числу в монаде. Первоначало не является определенным началом, как любое из других начал; ибо из них одно является началом красоты, другое – истины, третье – чего-то еще, но первоначало представляет собой просто начало само по себе. Это не просто начало всех сущих (principle of beings), это начало начал: ибо необходимо, чтобы характерное свойство начала, по подобию других вещей, не начиналось с множества, но принадлежало монаде, словно сосредотачиваясь в некоей высочайшей точке, которая есть начало начал.
5. Я верю, что вещи, произведенные первым благом, по причине родства с ним, не отлагаются от сущностной благости (essential goodness), поскольку они недвижимы и неизменны, и вечно утверждены в вечно тождественном блаженстве. Все прочие природы, однако, произведенные единым благом (one good) и множеством благих сущностей (many goodnesses), поскольку они отлагаются от сущностной благости, и не являются недвижно утверждены в природе божественной благости, обладают, по этой причине, благом в соответствии с причастностью благу (according to participation).
6. Я верю, что, поскольку все вещи, когда они рассматриваются как связанные с этим необъятным началом как со своей причиной (causally), предстают бесконечно более совершенными, чем когда они рассматриваются как производные сущности (effects), происходящие от него; потому об этом начале справедливо говорят, что оно есть все вещи, и что оно прежде всех вещей; первенство здесь означает совершенную трансцендентность. Так же как число можно рассматривать как связанное тайным образом (occultly) с монадой, а окружность – с центром; тайная связь (occult) здесь то же, что связь по причине (causal subsistence).
7. Я верю, что самый подобающий способ почтить это великое начало начал – возводить в молчании те рождения, которые совершаются в душе несказанно (ineffable parturitions of the soul) к несказанному со-чувствию (co-sensation) этого начала; и, что, если вообще позволительно именовать его, величать его как трижды неведомую тьму, как Бога всех Богов, и единство всех единств, как святое среди святых, запечатленное в своем первом порождении – умопостигаемых (intelligible) богах.
8. Я верю, что самостоятельные (self-subsistent) природы являются непосредственным потомством этого принципа, если позволительно так обозначать вещи, которые скорее следует назвать неизреченными раскрытиями (unfoldings) в свете того, что содержало неизреченное.
9. Я верю, что бестелесные формы, или идеи, находящиеся в божественном уме, являются парадигмами, или моделями всякой вещи, которая обладает вечным пребыванием (perpetual subsistence) по природе. Эти идеи пребывают во-первых, в высочайших умах, во-вторых, в душах, и, наконец, в чувственных природах; они пребывают в каждой согласно эссенциальным свойствам тех сущностей, в которых они содержатся. Они обладают породительной (paternal), производительной (productive), охранительной (guardian), связующей (connecting), совершенствующей (perfective) и единящей (uniting) силою. В божественных сущностях они обладают силою оформительной (fabricative) и познающей (gnostic); в природе – силой оформительной, но не познающей: в человеческих душах в их нынешнем состоянии, по причине деградации ума, силой познающей, но не оформительной.
10. Я верю, что этот мир, зависящий от его божественного демиурга, который в себе представляет умопостигаемый мир, исполненный архетипических идей всех вещей, находится в вечном течении, и вечном стремлении к бытию, и, по сравнению со своей парадигмой, лишен устойчивости, или реальности бытия. Однако, поскольку он одушевляем божественной душой, и является вместилищем божеств, от которых зависят тела, Платон по праву назвал его блаженным богом.
11. Я верю, что великое тело этого мира, который пребывает в вечном рассеянии временного протяжения, может быть справедливо назван целым, обладающим тотальным пребыванием, или целым из целых, по причине вечности его длительности, хотя это и не более, чем текущая вечность. Другие цельности, которые он содержит суть небесные сферы, сфера эфира, цельность воздуха, представляющая собою великий шар, цельность земли и цельность моря. Эти сферы являются частями, обладающими тотальным пребыванием, и через это пребывание являются вечными.
12. Я верю, что все части вселенной неспособны быть причастными провидению божества одинаковым образом, но некоторые из этих частей наслаждаются им вечно, а другие – временно; некоторые в первичной, другие – во вторичной степени; ибо вселенная, будучи совершенным целым, должна иметь начальную, среднюю и конечную части. Но ее начальные части, обладающие наиболее совершенным пребыванием, должны всегда существовать согласно природе; ее конечные части должны порой существовать согласно, а порой – противно природе. Следовательно, небесные тела, которые являются начальными частями вселенной, вечно пребывают согласно природе – как целые сферы, так и множественные подчиненные этим целостностям; и единственное изменение, которое они претерпевают – это изменение их фигуры, и чередование света в разные периоды; но в подлунном мире, где сферы элементов остаются по причине своего пребывания, цельностями, всегда в согласии с природой, части цельностей иногда обладают природным, иногда неприродным, неестественным (unnatural) пребыванием: ибо только так может круг порождения раскрыть все многообразие, которое он содержит. Разные периоды, в которые совершаются эти изменения, поэтому, весьма удачно названы Платоном периодами плодородия и бесплодия: ибо в эти периоды случается плодородие или бесплодие у людей, животных и растений; так что в плодородные периоды человечество будет наиболее многочисленным и в целом высшим по своим умственным и телесным дарованиям, по сравнению с людьми бесплодного периода. То же верно в отношении неразумных животных и растений. Самое ужасное последствие бесплодного периода в отношении человечества, заключается в том, что в подобный период они не обладают научным богословием, и отрицают непосредственное потомство непостижимой причины всех вещей.
13. Я верю, что как божества являются вечно благими и дарующими благо, но никогда не вредящими, и вечно пребывают в том же самом образе бытия, мы связываемся с ними, уподобляясь им, когда мы добродетельны, от отделяемся от них через неподобие, когда мы порочны. Пока мы живем согласно добродетели, мы причаствуем Богам, но делаем их врагами себе, когда мы злы: не в том смысле, что мы гневим их (ибо гнев есть страсть, а боги бесстрастны), но, поскольку вина препятствует нам получать просвещение от богов, и отдает нас во власть демонов справедливости судьбы. Потому я верю, что, если мы получаем прощение нашей вины через молитвы и жертвы, мы не задабриваем богов, и не совершаем в них никакой перемены; но методами этого рода, и нашим обращением к божественной природе, исцеляем наши пороки, и снова становимся причастниками благости богов. Таким образом, в одном смысле утверждают, что божество отвращается зла, и что солнце скрывается от тех, кто лишен зрения.
14. Я верю, что божественная природе не нуждается ни в какой вещи. Но почести, которые оказываются богам, совершаются ради тех, кто их совершает. Следовательно, поскольку провидение богов простирается повсюду, определенный навык (habitude) и соответствующее состояние (fitness) – все, что необходимо для принятия благодетельного сообщения с ними. Но всякий навык производится через подражание и подобие. Поэтому храмы подражают небесам, но алтари – земле. Статуи напоминают живые существа, и по этой причине они подобны животным. Травы и камни напоминают материю; а животные, приносимые в жертву – иррациональную жизнь души. Из этого всего, однако, ничто не прибавляется богам кроме того, чем они уже обладают; ибо что можно добавить к божественной природе? Но этими средствами достигается соединение душ с богами.
15. Я верю, что как мир, рассматриваемый как одно всеобъемлющее целое, является божественным животным, так подобно всякая целостность, которую он содержит, есть мир, обладающий, во-первых, самосовершенным единством, происходящим от невыразимого, благодаря которому он становится богом; во-вторых, божественным умом; в-третьих, божественной душой; и наконец, обожествленным телом. Каждая из этих целостностей является производящей причиной всего множества, которое содержит, и поэтому говорится, что это целое, предшествующее частям; поскольку, рассматриваемая как обладающая вечной формой, которая содержит все его части вместе, и дает целому вечность пребывания, она не нуждается в подобных частях, чтобы быть совершенной. С геометрической необходимостью из этого следует, что эти целостности, которые так высоко стоят в устройстве космоса, должны быть одушевлены.
16. Потому я верю, что после необъятного начала начал, от которого все вещи зависят причинно, погруженного в сверхсущий свет и включенный в неисследимые глубины, происходит прекрасная чреда начал, из которых все обильно причаствуют невыразимому и все отмечены тайными знаками божества и обладают преизбытствующей полнотою блага. От этих блистающих вершин, этих невыразимых соцветий, этих божественных порождений зависят бытие, жизнь, ум, душа, природа и тело; монады зависят от единств, а обожествленные природы происходят от божеств. Каждая из этих монад является вождем к чреде, которая простирается до последней из вещей, и которая, хотя и происходит от своего вождя, одновременно пребывает в нем и возвращается к нему. Так все бытия происходят от первого бытия и одержимы им; все умы эманируют из первого ума; все души – из первой души; все природы расцветают из одной первой природы; а все тела происходят из полного жизни и светлого тела мира. Все эти великие монады одержимы первой, из которой равно они и зависящие от них чреды, раскрываются в свет. И, следовательно, эта первая – истинно единство единств, монада монад, начало начал, Бог богов, одна и все вещи, и в то же время – прежде всех прочих.
17. Я также верю, что из богов некоторые являются внутрикосмическими (mundane), но другие – сверхкосмическими (super-mundane); и что внутрикосмические – те, кто оформляют (fabricate) мир. Из сверхкосмических же иные производят сущности (essences), другие – ум (intellect), третьи – душу; и по этой причине, они разделяются на три порядка. Из внутрикосмических богов некоторые также являются причинами существования мира; другие одушевляют его; иные приводят его в гармонию, поскольку он составлен из различных природ; и, наконец, некоторые из внутрикосмических богов охраняют и сохраняют его, когда он оказывается приведен в гармонический лад. Поскольку здесь мы видим четыре порядка, и каждый составлен из вещей начальных, средних и последних, необходимо, чтобы управителей мира было двенадцать. Следовательно, Зевс, Посейдон и Гефест оформляют мир; Деметра, Гера и Артемида одушевляют его; Гермес, Афродита и Аполлон, приводят его части в гармонию; и, наконец, Гестия, Афина и Арес предстоят ему как охранители. Эту истину можно созерцать в их статуях, как в неких загадках. Ибо Аполлон настраивает лиру; Афина Паллада вооружена; Афродита обнажена, поскольку гармония производит красоту, а красота не сокрыта в субъектах чувственного восприятия. Я также верю, что, как эти боги обладают миром в первую очередь, так необходимо признать, что другие внутрикосмические боги зависят от них; Дионис – от Зевса, Эскулап – от Аполлона, Грации – от Афродиты. Мы можем также узреть сферы, с которыми они соединены: Гестия – с землей, Посейдон – с водой, Гера – с воздухом, Гефест – с водой. Аполлон и Артемида – с солнцем и луной; сфера Кроноса приписывается Деметре; Эфир – Палладе; а небо является общим для них всех.
18. Я также верю, что человек есть микрокосм, содержащий в себе частично всякую вещь, которую мир содержит божественно и тотально. Человек наделен умом, зависящим от энергии, рациональной душой, происходящей из тех же причин, что и те, от которых происходят ум и душа вселенной. И он также обладает эфирной колесницей (vehicle), подобной небесному перводвигателю, и земным телом, составленным из четырех элементов, с которыми тело согласовывает свои действия.
19. Я верю, что рациональная часть человека, в которой состоит его сущность (essence), есть самодвижущаяся природа, и что она зависит как от ума, который недвижим по сущности и энергии, и природе, которая движется и движима.
20. Я верю, что человеческая душа, как всякая внутрикосмическая душа, обладает в своей жизни своими периодами и обращениями. По причине того, что она измеряется во времени, она проявляет свою энергию (energizes) переходным образом (transitively), и обладает собственным движением. Но, [напротив], всякая вещь, которая вечно движется, и причаствует времени, обращается с периодичностью, повторяя свои движения вновь и вновь.
21. Я также верю, что человеческая душа находится в числе тех душ, которые иногда следуют внутрикосмическим божествам, поскольку она следует непосредственно за ангелами, демонами и героями, вечными прислужниками богов, и обладает силу бесконечно спускаться в подлунную область, и восходить оттуда к подлинному бытию. По причине этого, душа, пока она обитает на земле, находится в падшем состоянии, в отступлении от божества, в изгнании из сферы света. Она может быть восстановлена в своем подобии божеству, еще живя на земле, и получить возможность после смерти снова взойти к умопостигаемому миру, упражняясь в добродетелях очищения (cathartic) и созерцания (theoretic); первые очищают ее от осквернений, которые причиняет смертная природа, вторые поднимают ее к созерцанию истинного бытия. Такая звезда после смерти возвращается к родственной звезде, с которой она пала, и наслаждается блаженной жизнью.
22. Я верю, что человеческая душа сущностно содержит все знание, и что то знание, которое она обретает в настоящей жизни, ничто более, как воспоминание того, чем она однажды обладала; учение только вызывает это знание из его сонного убежища.
23. Я также верю, что душа наказывается в будущем за преступления, которые она совершила в настоящей жизни; но это наказание соответствует преступлениям, и не является вечным; божество наказывает не из гнева или жажды мести, а ради очищения виновной души и восстановления ее природы в состояние должного совершенства.
24. Я также верю, что человеческая душа, отбывая из настоящей жизни, перейдет, если она не получила должного очищения, в другие земные тела; и если она перейдет в тело человека, то станет душой этого человека; но если она перейдет в тело животного (brute), она не станет душою этого животного, но будет внешним образом связана с душою животного так же, как предстоящие демоны (presiding daemons) связаны, в их благостных действиях, с человечеством; ибо рациональная часть никогда не становится душой иррациональной природы.
25. Наконец, я верю, что души, живущие в соответствии с добродетелью, будут во всех отношениях счастливы; и когда они отделятся от иррациональной природы, и очистятся от всякой телесности, они воссоединятся с богами и будут царствовать надо всем миром вместе с богами, которыми он был произведен.
(Taylor Th. The Platonic Philosopher’s Creed // Thomas Taylor the Platonist: Selected Writings, Raine, K. and Harper, G.M., eds., Bollingen Series 88, London: Routledge & Kegan Paul, 1969. P. 400 – 405).
Перевод и предисловие: Гарсиа