Смерть

Marianne Stokes. Смерть и Девушка, 1908

Смерть в буквальном смысле означает прекращение биологических процессов жизнедеятельности организма. Она всегда несла отпечаток таинственности и мистичности, неподвластности человеческой воле и вечного, не имеющего ответа вопроса «есть ли что-то потом?» Поэтому смерть является синонимом полной неизвестности. Одно люди знали наверняка: оттуда возврата нет. И потому смерть стала синонимом границы, которую можно перейти только в одну сторону. Вероятно, именно с этим связано очень широкое использование образа Смерти в посвятительных ритуалах как архаичных обществ, так и различных оккультных организаций вплоть до нынешнего времени. Впрочем, и некоторые популярные социальные ритуалы, такие, как свадебный ритуал, сохранили отголоски своей связи с идеей смерти в одном качестве и рождения в другом. Смерть имеет две ипостаси: первая – это противоположность жизни, а вторая – противоположность рождению.

«Смерть (или память о смерти) наполняет людей возвышенными чувствами и делает жизнь ценной. Ощущая себя существами недолговечными, люди и ведут себя соответственно; каждое совершаемое деяние может оказаться последним; нет лица, чьи черты не сотрутся, подобно лицам, являющимся во сне. Все у смертных имеет ценность — невозвратимую и роковую. У Бессмертных же, напротив, всякий поступок (и всякая мысль) — лишь отголосок других, которые уже случались в затерявшемся далеке прошлого, или точное предвестие тех, что в будущем станут повторяться и повторяться до умопомрачения. Нет ничего, что бы не казалось отражением, блуждающим меж никогда не устающих зеркал» [1].

Пройдя через смерть, невозможно остаться прежним. А поскольку смертно лишь грубое и материальное, дух же вечен, то прохождение через смерть рассматривается, как победа Духа над материей, обретение и раскрытие высшей духовной, а иногда и божественной сути, наделяющее сверхъестественной властью. Этот мотив мы видим и в христианстве (включая гностическое), и в казалось бы крайне далеких от него шаманских верованиях различных народов, и во многих других религиях и традициях.

В древних текстах смерть образно ассоциировалась с обнажением: к примеру, в Библии, в Быт. 3:3 и 3:7 читаем в истории о предостережении Бога и ослушание Адама и Евы в раю буквально следующее:

«только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть... и открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги...»

В магии и эзотерике с представлениями о смерти тесно связан символизм посвящения, как перехода на новый, более высокий духовный уровень. Смерть выступает здесь одновременно и посвятителем, наделяющим новыми способностями, но в то же время и стражем, позволяющим пройти через свои владения лишь тому, кто уже достиг определенных высот Духа.

Многие религии воспринимают смерть как божественную кару за греховное существование либо, напротив, как божественный дар, после которого человека ожидает счастливая и вечная жизнь в загробном мире. Иногда счастливую жизнь необходимо заслужить правильной жизнью или правильной смертью. В некоторых случаях не очень тяжкие прегрешения можно искупить, и после отбытия наказания все же обрести вечную счастливую жизнь. Стоит отметить, что несмотря на то, что некоторые религии рассматривали и рассматривают Смерть как переход к лучшей жизни, тем не менее по большей части даже в них принято горевать об ушедшем из мира живых (например, египетская религия или христианство).

Смерть в науке

Феноменом смерти занимается наука танатология, хотя те или иные аспекты этого явления изучает множество иных наук — медицина, психология, социология и т.д. Современная танатоло́гия (от др.-греч. θάνατος — смерть и λόγος — учение) является разделом медицины, который изучает состояние организма в момент смерти, динамику и механизмы умирания, непосредственные причины смерти, проявления постепенного прекращения жизнедеятельности организма. Это направление медицины дало толчок к развитию специфического направления в русской философской мысли, также носившего название «танатология».

С точки зрения современной медицины, моментом смерти человека считается момент необратимой смерти его головного мозга. При этом функции жизнедеятельности (сердцебиение, дыхание) могут поддерживаться искусственно, однако человек считается мертвым. Такое определение момента смерти с медицинской точки зрения важно для решения вопроса о трансплантации органов, с точки же зрения философии и эзотерики оно связывает жизнь человека с сознанием, как основной функцией мозга (хотя жизнь мозга не всегда означает наличие сознания).

Стадии смерти

Смерть не является моментальным событием, по сути, это растянутый во времени процесс умирания, который может длиться от нескольких минут до нескольких дней. Исключение составляет мгновенное уничтожение тела, например, при взрыве.

Выделяют пять стадий смерти:

1. терминальная стадия;
2. преагональное состояние;
3. агония;
4. клиническая смерть;
5. стадия биологической смерти (смерть мозга).

Отделение реанимации — место, где возвращают с того света

Наступлению смерти мозга всегда предшествуют терминальные состояния, которые могут продолжаться различное время, от нескольких минут до нескольких суток. Вне зависимости от темпа наступления смерти ей всегда предшествует состояние клинической смерти. Если реанимационные мероприятия оказались безуспешными, наступает биологическая смерть, которая представляет собой необратимое прекращение физиологических процессов в клетках и тканях нервной системы, в том числе мозга (они являются наиболее восприимчивыми к недостатку кислорода).

Клиническая смерть продолжается с момента прекращения сердечной деятельности и дыхания и до момента, пока в мозге не разовьются необратимые изменения. Как правило, это от 2 до 6 минут. Клиническая смерть может быть обратима — современная технология реанимации позволяет в ряде случаев восстановить функционирование жизненно важных органов, после чего «включается» ЦНС (центральная нервная система) и возвращается сознание. Однако количество людей, переживших клиническую смерть без серьёзных последствий, невелико: после клинической смерти в условиях медицинского стационара выживают и полностью восстанавливаются порядка 4—6% больных, ещё 3—4% выживают, но получают тяжёлые нарушения высшей нервной деятельности, остальные умирают.

Помимо основных стадий, существует гипотеза информационной смерти. До информационной смерти человек теоретически может быть сохранён в состоянии анабиоза, что предохранит его от дальнейшего разрушения, а позднее потенциально может быть восстановлен. Эта гипотеза активно изучается в связи с возможностью сохранения человеческого тела с целью дальнейшего лечения, а также в связи с возможностью дальних космических перелетов.

Научный взгляд на бессмертие

Наука исследует и проблемы бессмертия. Есть даже отдельное направление — иммортализм — занимающееся вопросами возможности бессмертия. По данным опроса 1997 года, проведённого среди учёных США, 50% из них верят в возможность личного бессмертия человека (при этом только 40% опрошенных назвали себя религиозными людьми) [2]. Бессмертие, наравне с созданием сверхинтеллектуальных машин и решением проблемы межзвёздных путешествий, считается одной из основных долгосрочных целей прикладной науки [3].

Проблемы бессмертия изучает не только медицина и биология, но и информатика.

Оборудование для криоконсервации

Медицина занимается проблемами биологического бессмертия. Концепция, согласно которой биологическое старение может быть остановлено или отменено, не является бесспорной, тем не менее ведутся исследования, посвященные возможности медицинского предотвращения старения или замедления его до незначимых показателей.

Другим биологическим направлением изучения бессмертия является исследование анабиоза как средства, позволяющего неограниченно продлевать продолжительность жизни млекопитающих. Исследуется возможность криоконсервации людей (крионика). Крионика основывается на концепции, согласно которой некоторые люди, считающиеся клинически мёртвыми по современным медико-санитарным стандартам, на самом деле не мертвы, поскольку их мозг еще не умер, и в принципе могут быть реанимированы при достаточном техническом прогрессе. Если сохранить их тела, остановив в них все процессы, то в дальнейшем они могут быть оживлены.

Биогеронтолог Мариос Кириазис считает, что биологическое бессмертие у людей неизбежно разовьется в следствии естественной эволюции. Наступит время, когда люди будут продолжать развивать свой интеллект путем бесконечного существования, а не путем естественного отбора.

Цифровое бессмертие предполагает развитие технологий до уровня, позволяющего сохранять и передавать личность человека на более долговечных носителях информации, то есть компьютерах, и в будущем предоставлять виртуальной копии возможность общаться с людьми. На основе информации, полученной о человеке при жизни, копия личности должна иметь возможность вести себя, реагировать и мыслить тем же образом, что человек. Такой процесс сходен с резервным копированием.

Смерть в философии

Философию интересует смерть не как факт в жизни человека, а ее отражение в сознании и чувствах людей, осознание факта и смысла Смерти как завершающего момента человеческой жизни, и осмысление жизни с точки зрения ее конечности и смертности человеческого существа. Подчас именно осознание своей смертности, которое требует развитого абстрактного мышления, становится критерием отличия человека от животного. С этой точки зрения при философско-психологическом анализе Книги Бытия изгнание Адама и Евы из рая и обретение ими смертности рассматривается именно как появление у них достаточно развитого сознания (после вкушения плодов с Древа Познания Добра и Зла), чтобы осознать свою смертность. Косвенно на это указывает и стих:

«Сказал Господь Бог: «Вот, человек стал как один из Нас, познав добро и зло. А теперь как бы он не протянул руку и не сорвал еще и [плод] дерева жизни, чтобы съесть [его] и жить вечно!» [14],

предполагающий, что Человек не был бессмертен.

Понимание смерти античными авторами

Джанбеттино Чиньяроли. «Смерть Сократа»

Именно возрастающее ощущение индивидуальной жизни, индивидуальности, личности, которое приходит на смену ощущению себя частью клана, семьи, рода, порождает страх Смерти. В античности одной из попыток преодолеть страх смерти было учение Сократа, который, согласно Платону, считал, что «те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним — умиранием и смертью» [51]. Платон воспринял орфико-пифагорейское представление о том, что смерть есть отделение души от тела, освобождение ее из «темницы», где она пребывает в своей земной жизни. Душа и тело изначально принадлежат двум разным мирам — душа происходит из вечного и неизменного мира идей, куда она и возвращается после смерти тела, последнее же превращается в прах и тлен, которому оно с самого начала принадлежало. Учение Сократа, Платона, неоплатоников о бессмертии души впоследствии, хотя и в преобразованном виде, воспринимается христианством и на многие века становится определяющей традицией в европейской жизни [2].

Стоики и эпикурейцы осмысляют смерть с иных позиций. Так, стоики указывают на бессмысленность страха перед неизбежным, в то время, как Эпикур, напротив, утверждает, что смерть и Человек существуют в разных измерениях, и человек никогда не встречается со своей смертью: пока он жив, смерти нет, когда она наступает, не существует его. В эпоху средних веков философская мысль была напрямую связана с религиозной христианской доктриной (см. Смерть в религии).

Понимание смерти философами эпохи Возрождения и Нового времени

Эпоха Возрождения привнесла в философию оптимизм, замешанный на рационализме. Вместе с тем, мы находим здесь тенденции к некоторой идеализации смерти. Так Леонардо да Винчи утверждал, что, так же как после хорошо проведенного дня наступает счастливый сон, так и после хорошо проведенной жизни приходит счастливая пора смерти. Предвзятое мнение о болезненности смерти обусловлено слабостью людей. Счастливый человек не может серьезно страдать от мысли о смерти и не станет глубоко интересоваться вопросами смерти. Эти умонастроения сохраняются и в Новое время, и в эпоху Просвещения.

«Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни» [7],

пишет философ-рационалист Бенедикт Спиноза.

Френсис Бэкон в «Опытах или наставлениях нравственных и политических» в главе 2 «О смерти» также считает страх смерти помехой в духовном и интеллектуальном развитии человека, он пишет: «Люди страшатся смерти, как малые дети потемок; и как у детей этот врожденный страх усиливается сказками, также точно и страх смерти» [52]. Философ советует находить утешение перед «лицом смерти» в преодолении суетности и суеверий; в осознании причастности своего бытия к величественному бытию природы; в человеческом творчестве, в котором субстанциальность природы продолжается субстанциальностью бытия человека [26]. Бэкон вводит в обиход понятие «эвтаназия», отмечая, что должно появиться специальное направление медицины, которое бы могло оказать подобную помощь неизлечимо больным. В этой идее отражается чисто светский подход ученого к вопросам жизни и смерти.

Смерть в работах представителей классической немецкой философии

Эпоха классической немецкой философии осмысляет феномен смерти, в основном, с материалистических позиций. Несмотря на идеалистические основы своей философии, Кант рассматривает смерть довольно приземленно. По сути, смерть для него является злом и наказанием. Он категорически отрицает самоубийство:

«Уничтожать в своем лице субъект нравственности — это тоже, что искоренять в этом мире нравственность в самом ее существовании, потому что она в человеке, а ведь лицо есть цель сама по себе; стало быть распоряжаться собой просто как средством для любой цели — значит уничтожать достоинство человечества в своем лице...» [24].

Исходя из этих же соображений, Кант отрицает эвтаназию, утверждая, что как бы человек ни просил о смерти, он не хочет ее на самом деле. Однако, смертную казнь как наказание Кант признает. Пожалуй, идеалистические представления мыслителей этого направления мы наиболее отчетливо видим в работах Гегеля. И.А. Ильин излагает эти положения философии Гегеля следующим образом:

«Смерти вообще надлежит только то, что ведет конкретно-эмпирическое существование, ибо этот способ «бытия» несет в самом себе законы процессуальности и эфемерности. Но истинный смысл смерти совершенно не определяется распадением эмпирической видимости живого существа. Жизнь, по самому существу своему, не единична, а всеобща...То, что называется "смертью" человека, есть на самом деле освобождение его от всех эмпирически-единичных определений и возвращение его к «чистой свободе», чистому субстанциальному бытию» [25].

Наиболее последовательные материалистические взгляды мы видим в работах Людвига Фейербаха. В 1830 году вышел труд Фейербаха под названием «Мысли о смерти и бессмертии» (без указания авторства), где он критиковал традиционные религиозные представления о бессмертии души человека. «История новой философии от Бэкона до Спинозы», где чувствуется влияние лекций Гегеля, рассматривает вопрос отношений философии и религии. В 1837 — 1838 годах вышли дополнения к этой работе, где Фейербах последовательно продолжает отвергать учение традиционной теологии о бессмертной душе. Он заявляет о своем атеистическом взгляде на мир и формулирует принципы личного отношения к религии. Он отрицает роль бессмертной души и говорит о том, что каждый «человек есть то, что он ест», утверждая, таким образом, первичность биологической природы человека. Он указывает на слепое подчинение авторитету и догме и на веру в чудо как на основания теологии и веры, а на свободу разумного исследования и изучение закономерности явлений как на основания науки и философии. Последнее в дальнейшем ложится в основу философии позитивизма Огюста Конта.

Смерть в работах философов XIX-XX в.в.

Девушка и Смерть — Эрос и Танатос

Философы-позитивисты и последователи Философии жизни (Конт, Спенсер, Ницше) стремятся к объяснению жизни и ее смыла, исходя из самой жизни. Жизнь является единственной реальностью и смерть венчает ее, не требуя никакого посмертного существования. В работах Ницше мы находим идеи о неразрывной связи Эроса и Танатоса, которые позже будут восприняты психоанализом Зигмунда Фрейда. Ницшеанские идеи воспримут в 20 в. Освальд Шпенглер, Жан-Поль Сартр, Альбер Камю и другие мыслители.

Идеалистическое же направление философии этого периода, которое зарождается в работах Фихте и Гегеля, получают свое развитие в работах Сёрена Кьеркегора, а позднее Карла Барта, Рудольфа Бультмана, Пауля Тиллиха (диалектическая теология), М. Хайдеггера, Карла Ясперса, Льва Шестова, Николая Бердяева (экзистенциализм). Философы этого направления вновь обращают свой взор к религии, к философии иудаизма и христианства, позволявшей человеку переживать свою смерть как религиозное таинство соединения трансцендентного (божественного) и имманентного (человеческого). Хотя смерть и выступает как нечто абсурдное для человека, руководящегося разумом «мира сего», но это не абсурд Камю и Сартра: он возникает не от бессмысленности бытия, а от трансцендентности и скрытости его смысла от человека. Познать его нельзя, в него можно только верить. Между двумя мирами нет моста, и от одного к другому можно только прыгнуть, не зная наперед, не провалишься ли при этом в «пропасть» [8].

Артур Шопенгауэр с позиций феноменологической философии заявляет, что «смерть — это оборотная сторона воли к жизни». Человеческое существование помещаются Шопенгауэром в мир «неподлинного бытия». Истинно сущим же является мир Воли. Жизнь представляется цепью крупных и мелких невзгод, она — всего лишь эпизод, нарушающий покой абсолютного бытия. Жизнь может и должна заканчиваться стремлением к подавлению «воли к жизни», превращением в ничто. Только в единстве со смертью жизнь может реализоваться как целое.

Шопенгауэр указывает, что животное живет, не зная о смерти. И поэтому животное непосредственно пользуется всей нетленностью своей породы: оно сознает себя только бесконечным. У человека же с развитием абстрактного мышления и разума возникло и понимание неотвратимости смерти. Но в природе всякому злу сопутствует средство к его исцелению или, по крайней мере, некоторое возмещение, так и сама та рефлексия, которая повлекла за собой сознание смерти, помогает людям создавать такие метафизические воззрения, которые могут утешить нас в этом осознании своей смертности и которые не доступны животному.

«Подобное утешение, — пишет Шопенгауэр, — составляет главную цель всех религий и философских систем, и они, прежде всего, представляют собой извлеченное из собственных недр мыслящего разума защиту нашего сознания от мысли о неизбежности смерти. Но достигают они этой цели в весьма различной степени, и бесспорно, что одна религия или философия больше, чем другая, рождает в человеке способность спокойно глядеть в лицо смерти» [53].

Брахманизм и буддизм, которые учат человека смотреть на себя как на вечное существо, которому чужды всякое возникновение и уничтожение, — эти два учения гораздо больше делают в указанном отношении, чем те религии, которые признают человека сотворенным из ничего и приурочивают начало его бытия, полученного им от другого существа, к реальному факту его рождения. Оттого в Индии и царит такое спокойствие и презрение к смерти, о котором в Европе даже понятия нет имеют [54].

Особое место теме Смерти отводят в своих работах Макс Шелер и Мартин Хайдеггер. Шелер, вслед за Шопенгауэром, стремится с феноменологических позиций исследовать структуру опыта и сознания, чтобы показать, как смертность человека и его конечность определяет всю структуру его теоретического мышления, его созерцания и деятельности. Определяет сознание человека при этом не сам факт смерти, а переживание его на протяжении всей человеческой жизни [9]. Только вернувшись к существованию перед лицом смерти, человек обретает смысл жизни, освободившись от ложных целей, которые заполняют его жизнь, будучи навязаны индустриальной цивилизацией. Эти идеи Шелера находят свое развитие в работах Хайдеггера в учении о подлинном бытии (Dasein) человека перед лицом смерти, и неподлинном, при котором человек погружается в мир безличного «man», где смерть существует для других, но не для него самого. Отсутствие осознания своей смертности, а также иллюзия бессмертия приводит к тому, что человек «забывает» о смерти как последней возможности человеческого существования [10].

Тема смерти занимает важное место в русской литературе, поэзии и религиозной философии 19 — 20 вв. — в творчестве Льва Николаевича Толстого, Федора Михайловича Достоевского, Владимира Сергеевича Соловьева, Сергея Николаевича Трубецкого, Сергея Николаевича Булгакова, Льва Исааковича Шестова и др. Нельзя не отметить, что творчество Толстого (особенно его «Смерть Ивана Ильича») оказало сильное влияние на немецкую и французскую мысль 20-го века и, в частности, на осмысление смерти как конститутивного момента человеческого сознания [12].

Смерть в религии

Отношение к смерти во многом определяет сущность, направление и форму религиозных культов. Для древних египтян земное существование человека было подготовкой к загробному бытию, которое и было истинной жизнью. Смерть была для древнего египтянина «выходом в свет», который делал его равным богам (в частности умершего называли Осирисом, а в своих загробных речах он говорил о том, что каждая часть его тела является частью того или иного бога [13]). Отсюда — культ мертвых, украшение гробниц, города мертвых, искусство бальзамирования.

Представление о смерти в разных религиях

Культ предков, Япония.

На Востоке и в русском язычестве смерть оказывается связана с культом предков. Так древние японцы верили, что человек после смерти продолжает существовать в своих потомках и только при отсутствии их умирает окончательно. Схожие верования мы находим и у древних евреев, что отразилось в подробнейшем перечислении потомков всех ветхозаветных патриархов Старого Завета. Когда речь идет о родословной, перечисляются лишь наиболее значимые из предков, в то время, как перечень потомков, в которых продолжает жить человек, включает всех, кого родил тот или иной персонаж. По мере ослабления родственных и общинных связей смерть все больше переживается как неотвратимая собственная смерть, и культ предков держится не столько на непосредственном чувстве, сколько на традиции.

Мировые религии востока, такие как индуизм и буддизм, рассматривают смерть не как окончательный переход в иной мир, а скорее как некое временное состояние. Индуисты верят, что душа проходит череду рождений и смертей в разных воплощениях, таким образом, смерть является не окончательным переходом, а сменой воплощения. Душа постоянно то стремится к земным наслаждениям, то устает от них. Стремясь обрести их, она воплощается в теле, уставая от них, она сбрасывает свою земную оболочку и человек умирает. Буддисты также представляют смерть как переход от одного воплощения к другому, однако воспринимают этот круговорот как своего рода ловушку. Только выход из этого колеса рождений и смертей позволяет достичь нирваны и вырваться из мира страданий и смертей.

Если во многих ранних культах смерть воспринимается, как нечто естественное, неотъемлемая часть круговорота жизни, то по мере развития человечества (как экономического, так и социально-духовного), возникает отношение к смерти, как к наказанию, чему-то неестественному и злому. Так, можно сравнить отношение к смерти, как к проклятию за ослушание, в христианстве, с первоначальной версией Торы, где Бог говорит:

«В поте лица своего будешь [добывать] хлеб для пропитания, пока не вернешься в землю, из которой был взят, ибо ты — прах, и в прах возвратишься» [15].

При этом, поскольку Бог беспокоится («Вот, человек стал как один из Нас, познав добро и зло. А теперь как бы он не протянул руку и не сорвал еще и [плод] дерева жизни, чтобы съесть [его] и жить вечно!») [14], предполагается, что в раю человек изначально не обладал вечной жизнью, и, таким образом, проклинает Бог человека лишь тяготами, но не смертью как таковой.

В ортодоксальном христианстве

Мазаччо изгнание Адама и Евы из рая

В христианской же доктрине смерть становится одновременно наказанием за первородный грех, и в то же время возможностью освобождения. Таковой ее делает Спаситель, который «смертию смерть поправ» [16], дал людям возможность вернуться в «царство, уготованное им от создания мира» [17]. Будучи бессмертной, душа расстается с бренной оболочкой (телом) и возвращается к своей первоначальной бестелесной жизни в раю, каковой она жила до того, как Бог «сделал им [людям] одежды кожаные» [18]. Таким образом, смерть рассматривается здесь одновременно и как наказание, и как возможность избавления, перехода к новому, лучшему существованию, шанс приблизиться к Богу и к тому, как человек был задуман первоначально. Смерть расценивается не только как Божья кара, но и как дар, который позволяет смертным людям перейти из нашего несовершенного мира в мир божественный, совершенный. «Страх смерти» для христианина — это не страх непосредственно расставания с этой жизнью, а страх оказаться недостойным жизни вечной. Поэтому любое обращение христианских мыслителей к теме смерти неразрывно связано с образом Страшного Суда и Бога-Судии, который карает и милует людей, проживших свою жизнь здесь [19].

В гностическом христианстве

В текстах христианского гностицизма тема попрания смерти (т.н. метафизический оптимизм) является одной из ключевых, что отчетливо видно из «Евангелия Истины» т.н. Кодекса Юнга «Библиотеки Наг-Хаммади» (NHC):

«Во время , когда Единство восполнит пространства, в Единстве каждый получит себя, знанием он очистится от многообразия в единство, поглощая вещество в себе, как огнем, и тьму светом, и смерть жизнью» (NHC I, 3, с. 25 в пер. Дм. Алексеева).

Там же говорится о благой участи совершенных во гнозисе (с. 42 в пер. Дм. Алексеева):

«И они не нисходят в ад, и нет там ни ревности, ни воздыхания, ни смерти нет среди них, но они покоятся в покоящемся, не трудясь, и они не вращаются вокруг истины, но они сами — истина».

В гностицизме, к слову, смерть очевидным образом связана с результатами описанных Библией многолетних тяжких «трудов в поте лица», но не с покоем, свидетельством чему также является «Книга Величий Отца» из «Кодекса Брюса», где описывается, как Отец дал своим Избранным

«землю справа от Себя, и Он даровал им вечную жизнь и бессмертие. И Он назвал землю правую землёй жизни, и ту, что слева — землёй смерти; и Он назвал землю правую землёй света, и ту, что слева — землёй тьмы; и Он назвал землю правую землёй покоя, и землю левую — землёй труда» (стр. 47-48 Кодекса в пер. Дм. Алексеева).

Автор «Слова о Воскресении» («Послания к Регину», NHC I, 4) идёт дальше и называет смертью материальный мир как таковой:

«Он (Иисус — Ред.) пришёл в это место, в котором обитаешь ты, говоря о законе природы, — я же называю его (т.е. этот мир — Ред.) смертью» ( с. 44 в пер. Дм. Алексеева).

Обитателей этого мира ждет не только физическая смерть, но и духовная, после физической. Однако этой, второй смерти призваны избежать духовные из числа гностиков, как то утверждается во многих текстах и, не в последнюю очередь, в «Трёхчастном Трактате» (NHC I, 5), с. 119:

«Род пневматический обретет всяческое спасение всяческим образом. Материальный же обретет гибель всяческим образом как противящийся Ему. Психический же род как находящийся в середине по своему происхождению и по своему положению двойствен. Согласно своему расположению к добру и злу, он предпринимает (с одной стороны) отступничество, возникающее внезапно, и (с другой стороны) однако, стремление в высшей степени к благим (делам)» (Пер. А.И. Еланской).

Ту же мысль развивает почти столь же длинный текст из Наг-Хаммади — «Зостриан» (NHC VIII, 1):

«И человек из смертных — его душа, и его ум, и его тело — все мертвы» (с. 42 в пер. Дм. Алексеева).

Однако, в конечном итоге, получается, что для гностика жизнь и смерть — это не только данность, но и вопрос духовного выбора, как это фиксирует, в частности, трактат «Достоверное слово» (NHC VI, 3):

«Ибо смерть и жизнь находятся перед каждым: ведь то, что они пожелают из этих двух, то они и выберут себе» (с. 24 в пер. А.Л. Хосроева).

В несохранившемся «Евангелии Египтян», согласно цитированию его текста Климентом Александрийским, смерть была увязана с плотским деторождением:

«Когда Саломея спросила Господа: Как долго ещё смерть будет иметь силу? — Он ответил ей: До тех пор, пока женщины будут рожать детей» (Строматы, III, 45 в пер. Е.В. Афонасина).

Другое «Евангелие от Египтян», из Наг-Хаммади, найденное уже в ХХ веке, переносит область дискуссий о смерти в сферы космологии и высокой метафизики и утверждает возможность избавления от смерти магическими методами (как позже эту возможность гораздо подробнее и практичнее описывали и «Книги Иеу» из «Кодекса Брюса»). Текст этого «Евангелия от Египтян» (NHC III, 2), например, утверждает следующее:

«Но отныне, через нетленного человека Поймаэля и достойных призвания установления пяти печатей крещением источника, они познают своих восприемников, как наставлены о них, и будут познаны ими; сии не вкусят смерти» (С. 66 в пер. Е.Б. Смагиной).

В гностическом же «Евангелии от Фомы» (NHC, II, 2) смерть, судя по всему, метафорически трактуется как обнажение (см. тж. выше приводившуюся цитату из Быт.) ранее, то есть освобождение от плоти как от одежды, позволяющее познать истину, что подается Иисусом в тексте следующим образом:

«Почему вы пошли в поле? Чтобы видеть тростник, колеблемый ветром, и видеть человека, носящего на себе мягкие одежды? [Смотрите, ваши] цари и ваши знатные люди — это они носят на себе мягкие одежды и они не смогут познать истину!» (Речение 82 в пер. М.К. Трофимовой).

Смерть как обнажение, как сброс «одежд» жизни представлена в этом же тексте в следующей метафоре:

«Мария [Магдалина] сказала Иисусу: На кого похожи твои ученики? Он сказал: Они похожи на детей малых, которые расположились на поле, им не принадлежащем. Когда придут хозяева поля, они скажут: Оставьте нам наше поле. Они обнажаются перед ними, чтобы оставить это им и дать им их поле» (Речение 24 в пер. М.К. Трофимовой).

Тж. в этом тексте избавление от смерти связывается Иисусом с Пятью Деревьями Рая (по мнению Е.П. Блаватской, в них были зашифрованы теософские Пять Коренных Рас человечества и их духовный путь):

«Ибо есть у вас пять деревьев в раю, которые неподвижны и летом, и зимой, и их листья не опадают. Тот, кто познает их, не вкусит смерти» (Речение 22 в пер. М.К. Трофимовой).

«Евангелие от Филиппа» (NHC II, 3) в присущей этому тексту парадоксальной манере утверждает:

«Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое — братья друг другу. Их нельзя отделить друг от друга» (Речение 10 в пер. М.К. Трофимовой).

Там же смерть прямо увязывается с разделением полов во времена глубокой древности после сотворения мира:

«Когда Ева была в Адаме, не было смерти. После того, как она отделилась от него, появилась смерть. Если она снова войдёт в него, и он её примет, смерти больше не будет» (Речение 71 в переводе М.К. Трофимовой).

Ключевой гностический текст «Апокриф Иоанна» увязывает наличие смерти с делами архонтов под руководством Иалдабаофа:

«Древо же своей жизни они посадили в середине (своего — Ред.) рая... Корень (этого древа) горек, и ветви его есть смерть, тень его — ненависть, и обман обитает в его листьях, и цветение его — помазание лукавства, и его плод смерть, и вожделение есть его семя, и растет оно во тьму» (с. 21 в пер. М.К. Трофимовой).

Другой ключевой гностический текст, «Мелхиседек» (NHC IX, 1) говорит ровно о том же другими словами:

«Смерть возмутится и разгневается, не только она одна, но и её товарищи — миродержцы, и архонты, и начала, и власти, богини, и бог, и архангелы» ( с. 2 в пер. Дм. Алексеева).

В трактате «Ипостась Архонтов» (NHC II, 4) смерть (и также на метафизическом уровне) выводится из зависти к чужой власти (нельзя не заметить, что эта зависть осуждалась уже в людях по отношению к земным властям и в проходившем становление в те же годы II века ортодоксальном христианстве — как одно из недопустимых для верующих состояний ума):

«Когда же Ялдаваоф увидел его (Саваофа) пребывающим в такой великой славе и на такой высоте, он позавидовал ему. И зависть стала творением двуполым, и это стало началом зависти, и Зависть породила Смерть» (NHC II, 4, с. 96 в пер. А.И. Еланской).

Часто смерть самого Иисуса понималась гностиками как мнимая, даже несмотря на то, что сам факт распятия, как правило, не отрицался ими. См., например, текст, относимый рядом ученых к т.н. сифианскому гностицизму — «Второе Слово Великого Сифа» (NHC VII, 2), где Иисус говорит ученикам:

«Ведь смерть Моя, которая, по их мнению, произошла, приключилась с ними в их заблуждении и ослеплении, так как они распяли своего человека на собственную погибель» (с. 68 в пер. И.С. Егоренкова).

В исламе

Ислам, как авраамическая религия, во многом близок к христианству в вопросах восприятия смерти. Мусульманин не должен бояться смерти, ибо если он праведен, его ждет в посмертии награда. Особое значение здесь приобретает также и то, как именно человека настигла смерть. С одной стороны, по тому, умер ли человек спокойно или же мучительно, можно судить, был ли он праведен. С другой стороны, смерть за веру или во время паломничества в Мекку считается почетной и праведной, обеспечивая путь в рай.

В латиноамериканском католицизме

Интересное развитие идея смерти получила в католическом мексиканском культе Санта Муэрте (исп. Santa Muerte) — Святой Смерти. Первые упоминания о культе относятся ещё к XVII столетию. Культ Санта Муэрте происходит из смешения элементов традиционного мексиканского культа мертвых с католицизмом. В Мексике поклонение божествам смерти является давней традицией, широко распространено празднование особых «Дней Мёртвых», причем с принятием католицизма эта традиция сохранилась. День мёртвых стали отмечать еще древние народы территории современной Мексики, такие как ольмеки и майя ещё 2500 — 3000 лет назад. В период до испанской колонизации местные жители часто держали в домах настоящие черепа умерших — как своеобразную семейную реликвию, их часто демонстрировали во время различных ритуалов, они должны были символизировать смерть и воскрешение. Во времена империи ацтеков существовал праздник, во время которого почиталась богиня Миктлансиуатль — богиня смерти.

Культ Святой Смерти

Последователи культа («верные») почитают Святую Смерть как главную святую, которая может услышать и исполнить любую просьбу. Согласно легенде, в начале времён люди не умирали. Но они начинали тяготиться своим существованием, и тогда Бог выбрал самую красивую и добрую девушку и обратил ее в смерть. Бог наделил ее способностью забирать людей из мира живых и провожать их в других мир — мир без тягот, мир Смерти. Но девушка горевала, ведь люди стали бояться ее страшного лика и проклинать ее как Великое Зло. И тогда Бог наградил смерть силой исполнять любые мольбы людей. Но она так и осталась доброй, поэтому исполняет лишь те просьбы, которые сотворяют или восстанавливают добро. Верные ей обращаются к своей Святой за защитой и помощью, за восстановлением справедливости и покровительством. Nina Blanka — Белая Девочка — это одно из имён Святейшей. Она одновременно и Мать, и Дева, и карающая, и благословляющая, и самая абстрактная, и самая близкая. Последователи культа верят, что в отличии от Бога, Смерть всегда пребывает среди людей, а потому она всегда слышит их просьбы и молитвы. Официальная католическая церковь культ не признает, считая его языческим, однако культ приобретает все больше последователей.

Есть праздники почитания умерших и в других традициях. Наверное, наиболее известными являются Самайн, День всех святых, Пасха мертвых, Деды.

Загробная жизнь

В разных традициях загробная жизнь представлялась по-разному. Отнюдь не все религии подробно описывают такое существование. Однако сами по себе представления о загробном мире являются общим местом практически для всех религий, а также культур и цивилизаций с религиозной основой мировоззрения. Хотя встречаются и исключения, так представители древней иудейской секты саддукеев верили, что есть Бог, но нет загробной жизни [23].

Стоит отметить, что представления о загробной жизни и ином мире как правило не являются завершенной застывшей картиной. Они развиваются по мере развития человека и человеческого общества и как правило тесно связаны с жизнью на «этом свете». В.Я. Пропп пишет:

«Ранние формы потустороннего мира. Итак, никакого единообразия нет. Есть многообразие. Скажем наперед, что народов, имеющих совершенно единообразное представление о потустороннем мире, вообще не существует. Эти представления всегда многообразны и часто противоречивы.

Сказка очень наивно, но совершенно точно выражает суть дела, говоря: «И там свет такой же, как у нас». Но так как свет меняется, так как меняются формы человеческого общежития, то вместе с ними меняется и «тот свет». Но мы уже знаем, что в фольклоре с появлением нового старое не умирает. Так появляются все новые и новые формы, сосуществуя со старыми, пока, наконец, в Египте или в классической Греции или в современной сказке не получается нечто вроде маленькой энциклопедии всех некогда имевшихся форм «того света». Человек переносит в иное царство не только свое социальное устройство (в данном случае — родовое, с позднейшим изменением хозяина в царя), но и формы жизни и географические особенности своей родины. Островитяне представляют себе иной мир в виде острова. Дворцы явно идут от мужских домов — лучших построек селения и т. д. Но человек переносит туда же и свои интересы, в частности производственные интересы. Так, для охотника это царство населено животными. Он проходит после смерти еще раз весь искус посвящения и продолжает охотиться, как он охотился и здесь, с той лишь разницей, что там в охоте не будет неудач» [55].

По сути можно выделить три типа представлений о загробной жизни. Наиболее древние верования не отводят мертвым какого-то специфического мира мертвых, предполагая, что они остаются существовать либо в этом же мире, но в иной форме, либо же, что существует множество миров, между которыми существует коммуникация (духи приходят в этот мир, шаман или колдун может посещать мир духов и мертвых). Второй тип представлений связан с идеей реинкарнации и представляет загробный мир как место временного обитания души между воплощениями. И, наконец, третий тип представлений выделяет отдельное вечное обиталище мертвых. В некоторых случаях таких обителей мертвых здесь может быть несколько и человек попадает в них в соответствии со своими заслугами.

Древние представления

Ладья Харона. Шульц Э.И. «Харон перевозит души через реку Стикс»

Наи­бо­лее примитивные культуры как правило полагали, что ду­ша пребывает вбли­зи преж­не­го или но­во­го (мо­ги­лы) жи­ли­ща по­кой­но­го, либо в не­оби­тае­мой ме­ст­но­сти — ле­су, пус­ты­не, мо­ре, на го­ре и т. п. Гео­гра­фи­че­ски с загробным миром ото­жде­ст­в­лял­ся ча­ще за­пад (где умирает солнце), у северных на­ро­дов — се­вер (где холод убивает все живое). Часто загробный мир по­ме­щал­ся под зем­лёй или на не­бе, ку­да по­па­да­ли по мос­ту (час­то — по ра­ду­ге или Млеч­но­му Пу­ти), за­ле­зая на де­ре­во, столб и т. п. Чтобы попасть сюда, нужно было совершить тя­жё­лое и опас­но­е пу­теше­ст­вие (от­сю­да роль транс­порт­ных средств — ло­ша­ди, са­ней, по­воз­ки, лод­ки — в по­гре­баль­ном об­ря­де), вход в не­го ох­ра­нял­ся чудо­ви­щем (например, Цер­бером), позже чудовище сменил грозный ангел. Часто по­кой­но­го со­про­вож­дал осо­бый помощник — психопомп, которым могло быть жи­вот­ное (например, конь или со­ба­ка) или боже­ст­во (например, Гермес, Геката, Анубис) [20].

Загробный мир не был наказанием, скорее, напротив. Если после смерти человек не попадал в загробный мир, он становился нежитью — тем, что ни живо, но и не мертво до конца. Поэтому многие обряды были направлены именно на то, чтобы покойный благополучно добрался до загробного мира, прошел всех стражей и проверки и смог упокоиться (обрести покой). Беспокойники (не упокоенные покойники) становились бедой как для живых, так и для самих себя. В языческих верованиях довольно распространенным является сю­же­т о по­па­да­нии в мир мертвых жи­во­го ге­роя (Гиль­га­меш, Ор­фей, Одис­сей, Ге­ракл), однако авраамические религии и некоторые другие четко разделяют миры живых и мертвых и полагают возврат из мира мертвых практически невозможным событием. Только Иисус, являясь по своей природе богом, после смерти обретает свою божественность в полной мере и может путешествовать между мирами живых и мертвых.

Весы египетского царства мертвых

Загробная жизнь пред­став­ля­лась чаще всего во всём по­доб­ной зем­ной, но час­то — зер­каль­но про­ти­во­по­лож­ной (ночь со­от­вет­ст­во­ва­ла дню, зи­ма — ле­ту и т. п.). В древних верованиях загробный мир является чем-то вроде тени жизни на земле, причем, все души после смерти попадают в один и тот же мир. Так, например, в царстве Аида пребывают как великие герои и мудрецы, так и преступники. Хотя в более поздних греческих легендах появляется дифференциация умерших, кто-то из них просто пребывает в царствии теней, кто-то обречен на мучения, как Тантал или Сизиф, а лучшие пребывают на Островах блаженных, где правит Кронос. Недифференцированный загробный мир находится под землей и является нижним ярусом мира, сюда не проникают лучи солнца и в целом здесь жизнь довольно безрадостная. С идеей загробной стратификации (загробное воздаяние и вознаграждение) впервые мы встречаемся в египетской культуре эпохи Среднего царства (XXI — XVII вв. до н.э.) в Книге мёртвых. В результате загробного суда души благочестивых людей отправляются на поля Иару, или Иалу, — поля блаженных (прообраз Елисейских полей, или Элизиума в древнегреческой мифологии), а души грешных отправляются в пасть чудовища Амат на окончательное уничтожение. И здесь же мы видим идею о том, что жизнь «по ту сторону» предпочтительнее и прекраснее жизни земной.

Монотеистические представления: рай и ад

Даль­ней­шая диф­фе­рен­циа­ция при­во­дит к пред­став­ле­ни­ям о мно­гих загробных мирах, пред­на­зна­чен­ных для разных ка­те­го­рий по­кой­ных, которые выделяются в за­ви­си­мо­сти от по­ла, ­воз­ра­ст­а, со­ци­аль­но­го по­ло­же­ния, об­стоя­тельств смер­ти и по­гре­бе­ния, посвящения при жизни в определенные мистерии и т. п.

Икона «Страшный Суд»

В монотеизме (в первую очередь, в авраамических религиях) акцентируются этические начала в жизни человека, что приводит к окончательному размежеванию загробного мира на Ад и Рай, при этом в православии существует идея о дифференциации ада и рая на круги и небеса соответственно, в зависимости от характеристик вины и заслуг. В монотеистических религиях загробный мир неразрывно связан с идеями окончательного воздаяния человеку, бессмертия души, грядущего воскресения мертвых, а также с эсхатологией — преображением всей человеческой жизни в конце истории, с приходом Мессии и установлением Царства Божьего. Однако некоторые традиции признают возможность перемены участи (только в лучшую сторону). Если первоначально ад рассматривается как кара грешнику, которая является венцом его земной жизни, и изменить которую невозможно, то в дальнейшем возникает идея о том, что мучения являются наказанием, которое дает возможность искупить содеянное, спасти свою душу, а значит в конечном итоге обрести-таки жизнь вечную. Это становится ответом на вопрос, почему добрый и милосердный Бог создал ад и страдания.

Если христианский рай акцентирует духовную составляющую посмертной жизни, и страдания часто толкуются здесь как следствие привязанности человека к плотским наслаждениям, которые он не может обрести в вечной жизни, то исламский джаннат (рай) обещает праведникам еду, питьё, прохладу, покой, роскошные одежды, супружескую жизнь и «тело» возраста 33 лет. Главной наградой же для обитателей рая будет созерцание Господа [21]. Исламская картина рая продолжает древневосточную традицию с ее представлениями о высшем наслаждении, свойственными жителям пустыни. В мекканский период образ рая был более эмоционален, в мединский — более конкретен. В мединских сурах появляются подробные описания райских рек, обитатели рая возлежат на «ложах расшитых», на «коврах разостланных». Им прислуживают «мальчики вечно юные», похожие на «рассыпанный жемчуг», которые будут обходить праведников «с сосудами из серебра и кубками хрусталя». В воздаяние за те дела, что они совершили, им будут даны в супруги (гурии) «черноокие, большеглазые, подобные жемчугу хранимому», «девственницы, мужа любящие, сверстницы», «черноокие, которых не коснулся до них ни человек, ни джинн» [22].

Загробная жизнь в представлении сторонников реинкарнации

Специфические представления о загробной жизни мы находим в культурах, где есть идея реинкарнации. Для них загробная жизнь является небольшим эпизодом, возможностью подвести итог, оценить и переоценить прожитую жизнь. Примером такого существования между воплощениями являются тибетские представления о Бардо. Учение о бардо в Тибете получило развитие в связи с поисками новых воплощений (тулку) известных учителей, мистиков. Это посмертное промежуточное состояние может длиться до семи дней, а дух, разыскивая для себя «оптимальное лоно», может рождаться и умирать до семи раз. Если в течение семи дней он не находит подходящие лоно и условия, то он умирает, и сразу же рождается вновь. Таким образом, данное промежуточное состояние может длиться максимум 49 дней. Тибетская книга мертвых — Бордо-тхедол — дает инструкции о том, как вести себя после смерти, и, в целом, описывает то, что происходит с человеком в Бардо.

Представления раннего иудаизма о гилгул — круговороте душ — также близки именно к концепции реинкарнации. По сути в иудаизме нет идеи о бессмертии индивидуальной души. Индивидуальность человека продолжает жить в его детях, в то время как душа возвращается к некой общей божественной душе (Адам Кадмон или Адам Ришон — Первый Адам) и впоследствии воплощается вновь в других людях. Основой для такого умозаключения стали библейские стихи «и вдунул [Бог] в лицо его дыхание жизни» [29] и «дух возвратится к Богу, который дал его» [30].

Помощь мертвых живым

Вне зависимости от того, как именно представляют те или иные религии загробный мир и состояние смерти в целом, практически везде мы встречаем представления о том, что умершие (все или некоторые) могут помогать или вредить живым и таким образом влиять на этот мир. При этом помощь оказывают души тех, кто либо жил правильно — праведно, либо просто хорошо относится к конкретному человеку или роду (духи родителей или рода). Таковы, например, Деды в славянских верованиях. Вредят же как правило души тех, кто не смог по тем или иным причинам найти покой, не упокоился. При этом представления о неупокойниках, как правило, ближе к народным верованиям, в то время, как представления о духаха-хранителях, святых, бодхисаттвах — помогающих душах — ближе к официальным религиозным доктринам. Впрочем, мы наблюдаем это скорее на позднем этапе развития верований.

Культы предков, которые существовали на ранних этапах в Египте, Греции, Японии, у славян и многих других народностей, а в некоторых странах, например, в Японии, существуют и поныне, во многом основаны на идее о том, что умершие предки могут вредить или помогать живущим. От действий живущих зависит их загробное существование, а значит, если живущие не совершают все необходимые обряды, дух разгневается, а если совершают, будет благосклонен и будет помогать живым. Часто такие духи рассматриваются как хранители родовых способностей или, наоборот, болезней и тягот, которыми они могут наделить/отвести от живых. Они являются советчиками и хранителями мудрости, но могут испугать или свести с ума. Чаще всего такие духи сами не могут взаимодействовать с миром живых и их помощь или вредительство связаны с их способностью влиять на человека через его сознание — научить, подсказать, раскрыть истину, либо же наоборот, запутать, напугать. Иногда эти духи также имеют доступ к определенным энергиям (способности, болезни).

Бодхисаттва Авалокитешвара

В идее буддизма махаяны о том, что человек может стать бодхисаттвой, то есть достичь просветления, но не уйти из мира, а остаться помогать живущим, мы видим наследие культа предков. В раннем буддизме бодхисаттва понимается как существо (или человек), обладающее бодхичиттой, которое приняло решение стать буддой для блага всех существ. В буддизме махаяны этот образ получил свое развитие и стал связан с состраданием, с идеей жертвы — сознательного не-ухода в нирвану с целью помочь обрести Пробуждение всем живым существам. В более узком смысле бодхисаттвами называют бодхисаттв-махасаттв (великих существ) — мифологизированных персонажей махаянского пантеона. Таковы Авалокитешвара — бодхисаттва сострадания, Манджушри — бодхисаттва мудрости, Тара — женщина-бодхисаттва, превратившая свою женственность в средство спасения живых существ, и многие другие. В народном буддизме эти великие бодхисаттвы-махасаттвы воспринимаются как податели мирских благ, но для серьёзно практикующих людей сохраняют своё значение руководителей и помощников на пути пробуждения.

В христианстве и в ряде других религий существует культ святых. Святой — это личность, чтимая за святость, благочестие, праведность, стойкое исповедание веры. Чаще всего канонизация святых происходит именно после их смерти и предполагается, что святые могут просить Бога за людей. В народной исламской среде также существует культ святых — авлия. К их могилам совершаются паломничества. Многие верят, что они могут помочь изменить предопределение. В странах Латинской Америки существуют синкретические религии (сантерия на Кубе, вуду на Гаити, умбанда и кандомбле в Бразилии и т.д.). В некотором роде аналогом христианских святых являются вудуистские лоа.

Иудейские каббалисты верят, что своими добрыми делами праведники — цадики — поддерживают мир и охраняют его от зла не только при жизни, но и после смерти. Более того, после смерти они влияют на благополучие мира еще больше, чем при жизни, как это сказано в книге «Зоар» [27]. У евреев принято посещать могилы праведников и молиться Творцу, чтобы Он отвел беды и исполнил желания в заслугу похороненных там. В Вавилонском Талмуде говорится:

«Почему Всевышний скрыл от людей могилу Моше-рабейну? Потому что открыто перед Ним, благословен Он, что в будущем Иерусалимский Храм будет разрушен и еврейский народ будет изгнан из своей земли. Если бы евреи знали место захоронения Моше, они могли бы прийти на его могилу и просить его помолиться за них. И если бы Моше помолился, Творцу “пришлось” бы отменить все свои приговоры, ибо любимы Им праведники после смерти еще более чем при жизни» [28].

Бессмертие как награда и наказание

«Отчего всемогущий творец наших тел

Даровать нам бессмертия не захотел?

Если мы совершенны — зачем умираем?

Если несовершенны — то кто бракодел?»

Омар Хайям

Биологическое бессмертие не является в природе чем-то исключительным. Скорее напротив, лишь сложно организованные существа, процент которых не так высок на нашей планете, подвержены старению и биологическому умиранию. И из всех живых существ только человек в полной мере осознаёт свою смертность. Однако, отсутствие механизмов старения (биологическое бессмертие) не является бессмертием реальным, поскольку большинство живых организмов на планете гибнут в результате межвидовой и внутривидовой борьбы.

Страх смерти толкает человека вперёд. Тема бессмертия появляется в религиозной и философской мысли человечества постоянно. Если наука сосредотачивает своё внимание на возможности биологического и информационного бессмертия, то философию и религию прежде всего интересует бессмертие личности, хотя в мифах и легендах оно часто и неотделимо от бессмертия тела. Кроме того, философия и религия задаются вопросом о духовных последствиях обретения человеком бессмертия.

Проблема смертности и бессмертия в религии связана также и с вопросом о безупречности Творца. Если смерть — это некая дисфункция, зло, то так ли совершенен Творец, который создал несовершенное смертное творение. Возможно именно поэтому отношение к бессмертию в различных религиозных верованиях было вовсе не столь однозначным, как это может показаться на первый взгляд. Отнюдь не все мифы воспринимают бессмертие как награду богов / Бога, некоторые, напротив, демонстрируют нам, что именно смертность человека позволяет ему достичь совершенства, а бессмертие, напротив, лишает его такой возможности.

«Эос и Тифон»

Под бессмертием в религиозном, философском, мистическом и эзотерическом смыслах понимают вечное существование индивидуума («я», душа, монада), индивидуальной воли (в концепции Артура Шопенгауэра), комплекса составляющих индивидуальной личности (скандхи в феноменологии буддизма), универсального духовного субстрата (ноосфера в религиозно-философской концепции Пьера Тейяра де Шардена и др.).

Бессмертие в мифах обычно является наградой, показывает некую условную индивидуальную ценность человека. Это приз и милость, в то время как лишение бессмертия — наказание. Бессмертия ищет герой древнейшего шумерского эпоса Гильгамеш. Бессмертия лишает Адама и Еву за их ослушание Бог иудео-христианской традиции. Бессмертием награждают греческие боги многочисленных героев Эллады.

Однако, бессмертие вовсе не всегда является благом. Может оно становиться проклятием и карой. Ведь бессмертие является синонимом вечности, а значит, бессмертие, соединённое с иным наказанием, становится синонимом вечных мук, вечного наказания. На такие муки обречены Тантал и Сизиф. Прокляты бессмертием Агасфер и Каин [4]. Капитан «Летучего голандца» Ван дер Деккен, навлёк на свой корабль проклятие и теперь бессмертный, неуязвимый, но неспособный сойти на берег, обречён бороздить волны до второго пришествия.

Стало бессмертие проклятием и для Тифона. Испросив для возлюбленного бессмертия, богиня зари Эос забыла попросить для него вечной юности. Одряхлев, Тифон жаждал смерти и был противен самому себе и возлюбленной. В конце концов, он нашёл избавление, превратившись в цикаду.

Герой рассказа Хорхе Луиса Борхеса «Бессмертный» рассуждает:

Жизнь Бессмертного пуста; кроме человека, все живые существа бессмертны, ибо не знают о смерти; а чувствовать себя Бессмертным — божественно, ужасно, непостижимо уму [5].

Он ищет реку, чьи воды даруют бессмертие. Но испив из неё, начинает искать по всему миру иную реку, чьи воды могут смыть с него это бессмертие. И самым радостным событием, пробуждением ото сна становится для него обнаружение этой реки. Рассказ ставит вопрос о том, является ли жизнь ценностью для бессмертного существа.

Если мы исследуем всевозможные сказки и легенды, то увидим, что к обретению физического стремятся и преуспевают в этом в основном отрицательные персонажи — Кощей Бессмертный, личи, вампиры. Они приобретают название «нежить» — то, что не живо, но и не мертво. Таковы Белые ходоки в романах Мартина, таковы же и назгулы в романах Толкиена. Отсутствие физической смерти тела странным образом оказывается связано с умиранием души. По сути, бессмертие тела противопоставляется бессмертию души, и если последнее оборачивается благословением, то первое — проклятием.

И тем не менее, поиски бессмертия занимали как магов и эзотериков, так и ученых во все времена. Амрита, хаома, вода бессмертия, красная и белая тинктуры, эликсир бессмертия и вечной молодости — их пытались найти странники и синтезировать алхимики. Алхимики посвятили много усилий поискам эликсира. Одни предлагали в качестве такового золото, иные — смесь золота, жемчуга, сапфира, изумруда, рубина, топаза, коралла, слоновой кости, сандалового дерева и еще десятка элементов. Как пишет Алистер Кроули,

«Эликсир жизни стал одной из трёх основных проблем алхимии» [136].

Кроули посвятил проблеме омоложения, продления вечной жизни и обретению бессмертия работу «Амрита». Он утверждал, что существует некий способ омоложения, который потенциально может вести к к бессмертию, поскольку применять его можно неоднократно. Этот способ восстановления молодости и энергии, по словам автора, является главной тайной О.Т.О. (Ордена Храма Востока) уже много лет. Он был приведён в соответствие с современными научными достижениями благодаря исследованиям нынешнего Великого Магистра Ордена, то есть самого Кроули. Этот способ не подразумевает применения наркотиков, инъекций, хирургических операций или других видов насильственного вмешательства в человеческую природу, он основан на обновлении ткани при помощи Амриты, эликсира бессмертия [137]. Описывая волшебный эликсир Амриты, дающий бессмертие, Кроули утверждает, что тайны его хранили алхимики и масоны, которые получили их от мудрецов древности:

«Многие мудрецы древности писали о нём символически. Гермес Трисмегист вырезал на своей Изумрудной Скрижали: "Солнце — его отец, Луна — его мать; оно рождено ветром, а Земля — его кормилица". В каждом человеке есть его часть, но ни у кого нет его целиком. Оно умирает при рождении и живёт в своей смерти. Элифас Леви назвал его "магнетическим электричеством". В Библии о нём спрашивается: "Что слаще мёда и сильнее льва?" Оно сделано из серы, растворённой солью. Оно сделано из росы, собранной с лепестков розы, или из жемчужины, добытой из устрицы.

У всех этих загадок одна отгадка. И тот, кто найдёт её, окажется самым мудрым человеком на земле.

Ибо это вещество — не только самое сильное, что есть на земле, но и самое податливое; оно властвует над человечеством и подвластно воле человека. Скажите ему "принести деньги", оно подчинится. Направьте его исцелять больных, они будут излечены. Я не верю, что для него есть что-то невозможное. Возможности этого вещества столь велики, что знания о нём доверяют только высшим посвящённым после многих лет служения Ордену. Одна из составляющих вещества настолько редкая и ценная, что если бы ценность её стала известна этой расе безумцев, гордостью которой мы являемся, то она начала бы истреблять себя, стремясь её заполучить. Это Эликсир не только Жизни, но и Смерти» [138].

Смерть и воскрешение

Воскрешение мёртвых является довольно распространённым сюжетом в мифологии и религии. Воскрешение — это возвращение к жизни умершего существа (в том числе, человека). Сама эта идея тесно связана с представлениями о бессмертной духовной сущности, которая может пережить смерть физического тела и оживить его, и с представлениями о загробной жизни, из которой можно вернуться. Часто воскрешение совершается божеством или святым. Хотя тело может ожить и в результате воздействия на него вредоносных сущностей низшего порядка, однако, в этом случае, как правило, говорят не о воскрешении, а о неупокойнике или нежити.

Воскрешение из мертвых вовсе не всегда трактуется как благое событие, благо (также как и наделение бессмертием, см. соответствующий раздел). Так, в «Эпосе о Гильгамеше» богиня Иштар угрожает: «Проложу я путь в глубину преисподней, Подниму я мёртвых, чтоб живых пожирали, Станет меньше тогда живых, чем мёртвых!» [56]. Обычно массовое воскрешение мертвых (Страшный суд, Регнарек) рассматривается как признак катастрофы, смешения, слияния миров живых и мертвых, стирания границы между мирами и, таким образом, уничтожения космоса — конца мира. Индивидуальное же воскрешение с сохранением прежних черт личности, характера, памяти трактуется как чудо и награда. Например, в греческой мифологии Асклепий стал столь искусным врачом, что научился воскрешать мёртвых, и люди на Земле перестали умирать. Бог смерти Танатос пожаловался Зевсу на нарушение мирового порядка, и Зевс согласился с тем, что, если люди станут бессмертными, то они перестанут отличаться от богов (что очень напоминает эпизод из Книги Бытия: «Вот, человек стал как один из Нас, познав добро и зло. А теперь как бы он не протянул руку и не сорвал еще и [плод] дерева жизни, чтобы съесть [его] и жить вечно!»). Зевс убил Асклепия, но великий врач не попал в царство мёртвых, а стал богом врачевания.

Икона Воскресения Господня

В мифологии Египта Исида воскрешает Осириса, собрав куски его тела, разбросанные по различным частям Египта. Осирис становится богом смерти и возрождения, загробного мира, и судьёй душ умерших, однако свой царский престол в этом мире он вынужден уступить. Здесь, как и в последующей мифологии Иисуса, умерший не возвращается в полной мере в мир живых, скорее, он преображается, получив возможность в какие-то моменты присутствовать в обоих мирах сразу — в этом и ином.

В греческой мифологии эпизоды воскрешения несколько размазаны. Классическая история о воскрешении — это история Адониса. Однако та же Персефона также спускается в царство Аида, будучи похищена его повелителем, и впоследствии возвращается в мир живых по ходатайству ее матери Деметры. И также, как Осирис, она живет в двух мирах, не будучи в состоянии в полной мере вернуться к живым после посещения Аида. Спускаются в Аид и возвращаются к живым и Геракл, и Орфей. Были воскрешены Главк и Пелоп. Однако здесь воскрешение связано скорее с чудесной силой и знанием воскресителя, чем с личностью воскрешенного.

Основное развитие тема воскрешения из мертвых получает в христианстве. Причем, интересно, что способностью воскрешать из мертвых обладают не только праведники и святые. Так, Иуда Искариот, по словам Иоанна Златоуста, совершал знамения, изгонял бесов, воскрешал мёртвых, очищал прокажённых, однако лишился царства небесного. Знамения не могли спасти его, потому что он был разбойник, вор и предатель Господа. В исламе тема получила дальнейшее развитие, и в Коране существует множество аятов о воскрешении.

В целом, мифология о воскрешении из мертвых может быть разделена на два типа мифов. В первом типе имеет значение, кто воскресает, а во втором, кто воскрешает. В обоих случаях речь идет о победе человека над главным врагом — смертью. При этом, только воскрешение, которое происходит с Божьей воли, является истинным чудом и благом. В том же случае, если человек воскрешает по своей воле, он ставит себя на место Бога / богов, посягая на предопределенное ими, он является ослушником и боги не прощают ему такого высокомерия. Пожалуй, именно жизнь и смерть в мифологии и религии большинства народов являются той прерогативой, которую боги охраняют наиболее ревностно. Если вмешательство в другие сферы жизни с позиции свободы воли человеку прощается, то вмешательство в вопросы жизни и смерти — нет.

Когда мы встречаемся с мифами о воскрешении, где важна личность воскресшего (Иисус), то речь идет о личной силе и святости самого человека. Причем, прохождение через смерть и воскрешение здесь трансформирует самого человека полностью. И в то же время это воскрешение из мертвых трансформирует и весь мир.

«Все горние и дольние поклоняются Тебе, Спаситель наш, потому что воскресением Своим избавил Ты нас от рабства греху» [31].

Смерть Спасителя разрушила иную смерть:

«<Господь> Своим пришествием воскресил нас, умерших от грехов, и оживотворил, разрушив двоякую смерть, смерть греха и смерть плоти» [32].

Поэтому во время пасхальной службы постоянно звучит песнопение:

Христос воскресе из мертвых, / смертию смерть поправ / и сущим во гробех живот даровав [33].

Перевод:

Христос воскрес из мертвых, победив смертью смерть и дав жизнь находящимся в гробах, т.е. мертвым.

Смерть в культуре

Вне зависимости от религиозных воззрений того или иного народа, смерть всегда и во всех культурах имела особый статус. Иногда заботу об умерших называют одним из культурных факторов, которые отличают человека от животного, ведь эти действия лишены внешнего практического смысла. Да, погребение тел предотвращает эпидемии, если умерший скончался от болезни, однако точно также подобные эпидемии поражают и животных, меж тем, они не хоронят своих умерших. Впрочем, в последнее время было установлено, что некоторые высшие млекопитающие, а также некоторые социальные насекомые могут устраивать нечто, напоминающее похороны сородичей. Так пчелы, осы и муравьи выносят трупики из места проживания колонии (муравейник, улей, гнездо). Но наиболее похожи в этом плане на людей слоны, они забрасывают своих умерших сородичей листьями, а также трубят над телами умерших, что вполне можно воспринимать, как ритуализированное действие (хотя и не утратившее в полной мере своего практического значения, поскольку оповещение сородичей о смерти животного своего вида в том числе является предупреждением о возможной опасности).

Воздушное погребение

Существовали особые ритуалы, которые были призваны как позаботиться о телах мертвых, так и оказать помощь и поддержку оставшимся в живых. Возможно, в этом стремлении ритуализировать смерть можно усмотреть желание взять под контроль то, что всегда было вне зоны контроля человека (если прервать чужую или свою жизнь человек мог, то вот противопоставить что-то наступающей смерти — нет). Создавая ритуалы и связывая с ними посмертное существование близких, человек возвращал себе контроль, потерянный при столкновении с фактом смерти. Любопытно, что наличие или отсутствие веры в возможность перерождения, бога, духов и вообще нечто сверхчувственное никак не влияло на подобные ритуалы. Так, абсолютно атеистическая культура Советского Союза была пронизана памятниками и портретами героев, учрежденными в их честь фестивалями и премиями, улицами, носившими их имена. Пожалуй, ритуализация смерти и памяти об ушедших здесь была выражена намного ярче, чем во многих религиозных странах. Возможно, это было связано именно с тем, что умершие здесь оставались только в памяти, а значит к ней относились особенно бережно.

Вместе с ритуализацией смерти мы сталкиваемся и с иным, в каком-то смысле противоположным процессом — табуированием смерти. Особенно ярко этот процесс отражается в языке, например, в огромном количестве эвфемизмов, которые существуют для слова «смерть» (конец, старуха, костлявая, безносая, кончина) и «умереть" (сыграть в ящик, уйти, преставиться, гикнуться, отойти в мир иной, дать дуба и так далее). Кто не помнит первые рассуждения мастера Безенчука из произведения Ильфа и Петрова «12 стульев»:

— Умерла Клавдия Ивановна, — сообщил заказчик.

— Ну, царствие небесное, — согласился Безенчук. — Преставилась, значит, старушка… Старушки, они всегда преставляются… Или богу душу отдают, — это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, — значит преставилась. А, например, которая покрупнее да похудее — та, считается, богу душу отдает…

— То есть как это считается? У кого это считается?

— У нас и считается. У мастеров. Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели, не дай бог, помрете, что в ящик сыграли. А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить. А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят: перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают. Так про них и говорят: «А наш-то, слышали, дуба дал».

Потрясенный этой странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:

— Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?

— Я — человек маленький. Скажут: «гигнулся Безенчук». А больше ничего не скажут.

И строго добавил:

— Мне дуба дать или сыграть в ящик — невозможно: у меня комплекция мелкая…

Социальные ритуалы, связанные со смертью, можно условно разделить на несколько стадий:

• ритуалы, связанные с умиранием
• подготовка тела к погребению, а родственников и территории к похоронам
• похороны
• обряды поминовения

Ритуалы, связанные с умиранием

Особое отношение к смерти породило множество различных поверий, верований и традиций, связанных с тем, как «правильно» умирать, как помогать умирающему легко и спокойно перейти в иной мир, как нужно умереть, чтобы попасть на том свете в нужное «место». Эти ритуалы были связаны как с народными верованиями, так и с религиозными.

Одним из наиболее распространенных в различных культурах «светским» ритуалом умирания можно назвать ритуал прощания. Умирающий старается увидеться со всеми важными для него людьми (или хотя бы связаться с ними тем или иным способом), попросить у них прощения и самому простить их. Считается, что душа таким образом налегке сможет уйти из этого мира. Причем, облегчают душу таким образом часто и те, кто не верит в ее бессмертие. Еще одним вариантом «облегчения души» можно считать исповедь или же рассказ о неких скрываемых тайнах. Также люди часто стремятся закончить определенные дела здесь.

«Елеосвящение» Рогир Ван дер Вейден. Елеоосвящение — часть подготовки с соборованию.

В православной культуре важным считается причастие и соборование, то есть елеосвящение умирающего. Это последняя возможность для человека покаяться в своих грехах, а значит, получить их прощение. Елеосвящение же помогает очиститься от грехов, о которых умирающий забыл или в которых не может покаяться (если он уже без сознания). В иудаизме также существует предсмертная исповедь, которую должен провести каждый еврей — «видуй». Важно, чтобы во время нее присутствовали родственники, еврей исповедуется в первую очередь им, а не раввину.

Особой рисовала народная молва смерть колдунов, которая требовала и особых ритуалов. Умирали ведьмы и колдуны страшно, считалось, что им черт не дает умереть. Потому ведьма и колдун перед смертью старались передать свои знания другому, так как оставить их при себе — грех. В случае трудной смерти, а смерть колдуна по поверьям всегда была трудной, поднимали «кочет» — передние стропила крыши, вбивая под него клин или «конь снимали» («конек» — украшение на передних стропилах крыши). Это должно было облегчить уход. Ни в коем случае нельзя было встретиться с умирающим ведьмаком взглядом. Если считалось, что встретиться с остановившимся взглядом любого покойника — очень опасно, поскольку мертвый мог «увести за собой» (и именно поэтому практически у всех народов погребальный обряд требовал, чтобы покойникам закрывали глаза или вообще лицо), то посмотреть в глаза умирающего колдуна — просто смертельно [34].

Часто над умирающим читали тот или иной религиозный текст. Это должно было настроить человека должным образом, помочь ему «сориентироваться» на том свете. Причем, текст могли читать как над покойным (Тибетскую книгу мёртвых, или Бардо-Тхедол, например), так и над умирающим.

Стоит отметить, что некоторые народы практиковали «ритуальное умерщвление», которое обставлялось с особым почетом. Например, таковым было ритуальное умерщвление стариков у древних народов Чукотки. Такие умершие хоронились особым образом и становились духами-покровителями семей. Подобные обряды в основном были связаны с крайне тяжелыми условиями жизни и согласившийся добровольно уйти старик таким образом серьезно облегчал бремя своей семьи. Такое же ритуальное умерщвление иногда практиковалось у некоторых народов и в отношении супруги умершего, если он занимал высокое положение. Часто убивали ту из нескольких жен, которая соглашалась последовать за супругом в иной мир. Жена должна была радоваться предстоящему «переселению»: несколько дней она пировала, веселилась и тщательно готовилась к воссоединению с мужем. Подготовка к смерти такого типа стоит особняком среди иных ритуалов.

Подготовка тела к погребению

Подготовка тела к погребению является важнейшим ритуалом, связанным со смертью. Сама подготовка существенно зависит от того, каким образом тело должно быть погребено или сохранено. Во многих культурах существует традиция омовения тела перед погребением, а также облачение его в новые одежды или же заворачивание его в саван. Здесь можно проследить отсылки к ритуалам, связанным с рождением. И смерть, и рождение являются переходами из одного мира в другой. Человек очищается и обретает новое тело в виде новой одежды или покрова. Сходные традиции есть и во многих свадебных обрядах, также являющихся обрядами перехода. Интересно, что иногда омовение тела не ограничивается только подготовкой к погребению. Во времена Киевской Руси существовал обряд перезахоронения останков покойного. Кости выкапывали и очищали от земли и останков тканей — перемывали. По одним версиям при этом присутствовали только родственники и они вспоминали все хорошее, что делал при жизни покойный. По другой версии, перемывание костей было чревато тем, что все грехи покойного перейдут на перемывающих, поэтому для этого приглашали людей опустившихся, кому нечего было уже терять.

Бальзамирование тела в Древнем Египте

В католической и протестантской традиции нет особых подготовительных процедур. В православии после омовения усопшего облекают в новые, светлые одежды, обязательно надевают крестик. Подготовленное тело кладут головой к иконам для отпевания. В иудаизме принято омовение девятью кавами воды (от 10 до 17 литров), в это время читаются псалмы, затем тело полностью заворачивается в белую ткань. В исламе ритуал омовения проводят четыре человека одного пола с усопшим. Тело кладут головой по направлению к Мекке и трижды омывают, после чего насухо вытирают и заворачивают в нечетное число одежд.

Японские буддисты омывают тело покойного, при этом затыкая отверстия ватой или марлей, водой увлажняют его губы. Защитой от злого духа является нож, положенный в области груди покойного. Возле покойника принято ставить столик, который украшают цветы, благовония, свечи. На умершего одевают костюм или кимоно, а на лицо наносят макияж . Тело укладывается в гроб, куда нужно положить 6 монет, иначе усопший не сможет перебраться через реку Сандзу. Также принято класть с умершим его вещи, которые он любил при жизни. Умерший получает новое имя «кайме» — теперь душа покойного не беспокоится при воспоминании близкими.

Похороны

После подготовки умершего к погребению и до начала значительного разложения родственники или друзья организуют ритуальное захоронение тела. Можно выделить типы погребения, связанные с уничтожением тела и с его сохранением. Последнее прежде всего связано с бальзамированием тела. В этом искусстве преуспели древние египтяне, хотя и позже мы встречаем бальзамирование тел с научной, религиозной, культурной целью. Например, экспонаты кунсткамеры или тело В.И. Ленина.

Альберт Анкер. Детские похороны. 1863

Похороны, связанные с уничтожением тела, в разных культурах совершались по-разному. Можно сказать, что для уничтожения тела использовались все четыре стихии. Тела закапывали в землю (земляное погребение), предавали огню (огненное погребение), оставляли на растерзание птицам (воздушное или небесное погребение) и, наконец, отдавали на волю волн, отправляя в последнее плавание (водное погребение). Также в некоторых рыболовецких или приморских селениях скорбящие могут опустить тело в воду, что известно как захоронение в море. Во многом выбор традиции погребения был связан с условиями жизни. Так, Тибет является каменистой местностью, бедной деревом и широкими реками, поэтому небесное погребение в некоторых районах было единственно возможным выходом.

В христианских религиях тело усопшего укладывают в гроб примерно по одним правилам: глаза обязательно закрывают, руки скрещивают на груди, помещая в них распятие или иконку. В православии на лоб усопшего возлагается бумажный венчик, в протестантской традиции символические и личные предметы класть в гроб не положено. В иудаизме в гроб обязательно кладется святая земля Израиля — в мешочке под голову умершего, и небольшим ее количеством посыпают все тело. Традиции евреев запрещают смотреть на покойника. Ведь человек должен остаться в воспоминаниях живым, а не запомниться мертвым. В исламе усопшего в гроб перекладывают те же люди, которые проводили обряд омовения. Его размещают обязательно головой к Мекке.

Во многих культурах есть места, где могилы собраны вместе — кладбища или некрополи. Как правило такое место находится вдали от домов живущих. Часто оно почитается как сакральное, его посещение может быть связано с писанными или неписанными правилами поведения, табу, особой формой одежды. Кладбища могут быть как связаны с определенной религиозной конфессией, и тогда там хоронят покойных только по обрядам этой конфессии, так и быть общими для покойных разных конфессий. Обычно место захоронения каждого покойного отмечается особым образом, однако бывают и массовые захоронения, братские могилы, где место захоронения отдельного покойного не выделено.

В иудео-христианских религиях кремация не имеет широкого распространения, в исламе она строго запрещена. Христиане иногда используют такой обряд. В католической традиции он разрешен с 1963 года, в протестантской — с 1898 года. Православные служители церкви не всегда одобряют кремацию, хотя жесткого запрета на нее нет, но чаще тело предают земле. А вот в буддийской Японии как раз кремация является обычным способом похорон покойного.

Похороны могут быть организованы светской частной, государственной или религиозной организацией. Законсервированное или неконсервированное тело затем может быть похоронено в могиле, склепе, гробнице, кургане или монументальном сооружении, таком как мавзолей (Тадж-Махал) или пирамида (примером которой является Великая пирамида в Гизе). В некоторых случаях часть останков может быть сохранена, так в ранней Древней Греции останки кремировали, но кости сохраняли и предавали земле.

Обряды поминовения и траур

На прощании с телом покойного похоронные традиции не заканчиваются. Ведь в этом мире остались те, кто его помнил и любил, и им тяжело смириться с потерей. Во многих культурах считалось, что покойного держат в этом мире как его собственные неоконченные дела и привязанности, так и привязанность и память его родных. Если для того, чтобы оборвать первый тип привязанности, были разработаны рекомендации по подготовке к смерти (такие, как исповедь), а также некоторые похоронные традиции (смена имени в Японии), то для того, чтобы ослабить горе родственников и помочь им пережить утрату, сформировались традиции траура и поминовения.

Поминки

Траур начинается со смертью покойного и может продолжаться длительное время после. В разных культурах длительность траура различна, но как правило обществом не приветствуется досрочное его прекращение. Между тем, траур ограничивает не только минимальное время скорби, но и максимальное. Так, в Спарте, траур продолжался одиннадцать дней, на двенадцатый следовало принести жертву богине земледелия и плодородия Деметре и перестать плакать. В Риме нельзя было носить траур по ребенку, которому не было еще трех лет. По детям старше этого возраста (до десяти лет) можно было носить траур столько месяцев, сколько лет ребенок жил.

Иногда существуют различные виды глубины траура, которые выражаются в ограничениях разной степени строгости. У самых разных народов замечаются сходные траурные обычаи, например, ношение одежды особого цвета, раздирание одежды, отрезание волос, ритуальное нанесение себе ран и увечий, пост, плач, табу и запреты. Чаще всего траур предполагает погружение в скорбь, а потому ограничения затрагивают различные формы демонстрации радости — ношение яркой одежды, ношение вызывающей и сексуальной одежды, участие в увеселениях и праздниках, заключение свадеб.

Если траурные церемонии призваны помочь справиться с горем и утратой, то обряды поминовения усопшего, напротив, призваны формализовать и закрепить память о нем. Очень многие культуры содержат идею о том, что человек продолжает свое загробное существование, пока кто-то верит в него. Любопытно, что схожая идея наблюдается, например, в совершенно атеистической культуре Советского Союза.

Эти представления нашли выражение, например в песне современной российской группы Марко Поло:

«О, Эллада, о, Эллада, чертит руны дым костров

Этой ночью вспомнить надо падших воинов и богов

Посидим, мы посидим и напомним себе и им

Что ты живой, пока любим

И тогда, неровен час, наши дети увидят нас

Годы спустя сквозь этот дым» [35]...

Персонификации смерти

Несмотря на то, что смерть является одной из наибольших абстракций, с которыми сталкивается человек, а может быть именно в силу этого, люди во все времена стремились облечь смерть в некую форму, персонифицировать ее как скелета с косой, бледную деву или иное существо. Иногда подобные образы лежали как бы вторым слоем, обозначая просто смертоносное существо, но не саму смерть. Любопытно, что сама смерть при этом совсем не обязательно должна убивать людей и быть ужасной. Например, мексиканский образ Святой Смерти близок к архаическим представлениям о Смерти, как о некоем первопредке, который умер раньше всех и теперь заботится у живых и помогает им легко «пережить» смерть (подобные представления, например, мы находим в описании Хозяина кладбища, каковым является обычно первый похороненный на кладбище, и к которому маги и колдуны обращаются за помощью в работе). Эту же идею мы находим в образе индуистского бога смерти и справедливости Ямы.

Старик и смерть. Ласло Меднянский, 1890 год.

Достаточно сложно выделить образы самой смерти. Чаще мы встречаемся с владыками царствия мертвых, каковыми являются, например, Аид и Персефона греческой мифологии, не являясь при этом персонификацией смерти (каковой является Танатос). Египетская мифология пестрит богами так или иначе связанными с загробной жизнью. Здесь и Осирис — царь мира мертвых и божество плодородия, Анубис — бог погребальных ритуалов и мумификации, «страж весов» на суде Осириса в царстве мёртвых, Акер — покровитель умерших, Амсет — заупокойное божество, защищающее печень умершего, и его братья, охраняющие иные внутренние органы, Дуамутеф — архетип Ба умершего, Мафдет, правящая судейским залом в Дуате, Мертсегер Дуамутеф — ипостась Ба умершего, которая охраняла покой умерших на кладбищах, карая слепотой нечестивцев и разорителей могил, а также многие другие боги. Однако среди них нет божества, которое можно было бы назвать именно персонификацией смерти как таковой.

Довольно часто мы встречаемся с идеей о том, что некая персонификация смерти является психопомпом, то есть проводником душ, хотя, вовсе не всякий психопомп будет олицетворением смерти (например, Гермес или Геката таковыми не являются), хотя, как правило, эти божества со временем и приобретают некоторые связанные со смертью черты.

Психопомп

Анубис

Психопо́мп (др.-греч. ψυχοπομπός — «проводник душ») или психаго́г (ψυχαγωγός — «ведущий души») — в греческой мифологии так назывался проводник душ умерших в подземное царство мертвых. Психопомпом изначально называли Гермеса. Позднее этот термин стали использовать для всех богов и духов-проводников через миры. В качестве психопомпа в различных духовных традициях и верованиях могут выступать духи предков (аллюзию на это мы видим у Данте в «Божественной комедии», где проводником через преисподнюю становится Виргилий Дуамутеф — выражение ба умершего; как и сам Данте, он поэт, а значит, в определенном, духовном смысле, является предком или предшественником Данте), сверхъестественные существа (в том числе в образе животных или птиц), божества, ангелы, обладающие особыми способностями люди (например, шаманы). Поскольку психопомп проводит души через границу миров и таким образом связан с процессом умирания и с самим моментом смерти, то психопомпов можно отнести к богам смерти, хотя сами они как правило не решают, кто должен умереть, а лишь помогают душам в пути.

Геката

Психопомп не вершит суд, не определяет посмертную судьбу, он только проводник, который помогает умершему добраться туда, куда нужно. Поэтому в качестве таких психопомпов могли выступать различные животные, в том числе и те, которых приносили в жертву во время совершения погребальных церемоний. Во многих сказках мы встречаемся с такими животными-психопомпами. Как правило, путешествия за речку Смородину, в тредесятое царство, в темный лес представляют собой архитипически именно путешествия в страну мертвых. В.Я. Пропп интерпретирует их как отражение древних обрядов посвящения, связанных с проходом через мир смерти и обретением в нем различных качеств. Соответственно, различные орлы, кони, серые волки и прочие звери, которые ведут или везут героя, являются проводниками-психопомпами. Более того, мы можем отнести к таковым и некоторые волшебные предметы — путеводные клубочки, сапоги-скороходы, ковры самолеты и тому подобные. Интересно также, что в некоторых случаях роль психопомпа могли выполнять тексты. Наиболее известными такими текстами, конечно, являются Египетская и Тибетская Книги мертвых, однако греческие орфики также имели корпус текстов, посвященных загробным странствиям, который должен был помочь умершему сориентироваться и попасть куда нужно.

В диалоге «Федон» Платон рассказывает, что в царство мертвых ведет множество трудных дорог, отчего душе и нужен проводник; и после смерти, дух-покровитель каждого человека, даймон, сопровождает душу умершего на суд, после которого уже другие проводники отводят ее в Аид. При этом души преступников не могут найти себе проводника, а души праведников получают в спутники и проводники богов [50].

В качестве психопомпов в греческой традиции упоминались Аполлон, Харон, Гермес, Геката, Морфей, Танатос и сам Аид.

В иудаизме не сложилось единого представления о роли психопомпа и о том, кто именно ее исполняет. В средневековом аггадическом сочинении Танхума (мидраш) рассказывается, что ангел ночи Лайла, который в Талмуде описывается как ангел зачатия, сопровождающий каждую душу в этот мир, сопровождает ее и обратно. Лайла на иврите означает «ночь», ее связывают с демоницей Лилит. Согласно трактату Берешит Рабба, роль привратника выполняет праотец Авраам, при этом он помещается у входа в Геенну для того, чтобы помешать душам евреев спускаться в нее. Связываются с ролью психопомпа и ангелов Михаэля и Габриэля, а также и Самаэля.

К богам-психопомпам можно отнести египетского Анубиса. Вообще, с учетом специфики египетских верований, к погребальному культу имели отношение самые разные боги.

Антропоморфные персонификации Смерти

Несмотря на то, что богов, связанных так или иначе со смертью, в культурах различных народов много, тем не менее отнюдь не все они являются персонификацией самой смерти. Ярким примером является Аид, который родился одним из олимпийцев, братом Зевса и Посейдона и получил в правление себе подземные владения. При этом сам он изначально не является самой смертью. Персонификацией же смерти в греческой мифологии является Танатос.

Гомер пишет:

«После, когда Сар­пе­до­на оста­вит душа, пове­ли ты

Смер­ти и крот­ко­му Сну без­ды­хан­ное тело героя

С чуж­дой зем­ли пере­несть в пло­до­нос­ную Ликии зем­лю» [57].

Смерть и сон, то есть братья Танатос и Гипнос часто изображаются в вазописи, несущими тело человека.

Братья Гипнос (сон) и Танатос (смерть)

Имя Та́натоса (др.-греч. Θάνατος) буквально означает «смерть». Сын Нюкты и Эреба — Ночи и Мрака, он является олицетворением смерти. Танатос обладает железным сердцем и ненавистен остальным богам. Он единственный из богов, не любящий даров. Культ Танатоса существовал в Спарте, кроме того орфики также использовали гимны для поклонения ему. Ему посвящён LXXXVII орфический гимн.

Орфики просили у Танатоса долголетия:

«Дни моей жизни продлив, надели меня даром почетным —

Старость почтенную дай, наилучшую в людях награду!» [58]

Танатос чаще всего изображался крылатым юношей с погашенным факелом в руке или мечом, которым бог срезал прядь волос, высвобождая душу из тела. Греческому Танатосу соответствует римский Морс или Летус (лат. Mors, Letus). Латинское существительное mors, в родительном падеже mortis, означает «смерть» и принадлежит к женскому роду, как и в русском языке, но дошедшие до нас древнеримские произведения искусства не подчеркивают женский облик Смерти. Однако Гораций пишет о pallida Mors, «бледной Смерти». Сенека, для которого Морс тоже бледна, описывает её «нетерпеливые зубы».

«Бледная смерть стучится и в хижины бедняков, и в царские дворцы».

Гораций

К персонификациям смерти можно отнести, хотя и условно, римского Оркуса (Орк; лат. Orcus) . Он соединяет в себе черты бога смерти и психопомпа. Вероятно, первоначально он был одним из демонов или мелких божеств загробного мира у этрусков, впоследствии стал считаться правителем загробного мира. Позже образ Оркуса слился с другим богом, Диспатером, а ещё позднее оба этих божества окончательно растворились в образе бога Плутона, римского аналога греческого Гадеса (Аида), утратив черты персонификации смерти и превратившись в правителя подземного мира и владыку подземных богатств. Этруски изображали Оркуса в виде бородатого демона, покрытого шерстью и иногда крылатого; этот дух уносил человеческие души в загробный мир.

Также можно назвать богом смерти, а не просто владыкой подземного мира, индуистского Яму, по крайней мере на позднем этапе верований. Изначально Яма, вероятно, был солнечным божеством и отражал движение Солнца по небосводу с закатами и рассветами. По легенде он отказался от своего бессмертия, принес себя в жертву и таким образом открыл проход в царствие смерти. В соответствии с древнейшими верованиями индусов, в царстве Ямы умершие предки продолжали вести ту же жизнь, какую вели на земле, вкушая пищу и чувственные наслаждения. Однако позже его образ трансформировался в мрачного, карающего бога смерти, который ходит по земле и выбирает свои жертвы. Его сопровождают две ужасные собаки — его посланцы, забирающие обреченных на смерть.

Бог смерти Яма

Постепенно антропофизируясь, представление о Яме, как о солнечном божестве, перешли в представление о нём, как о первом умершем человеке, открывшем последующим поколениям людей путь в загробный мир. Особенно ярко это представление выражается в гимнах Х мандалы Ригведы. Однако низведение Ямы на степень человека не заглушило и в позднейшей мифологии индусов божественности Ямы: он считается одним из 4-х или 8-и мирохранителей, наряду с великими богами Агни, Индрой и Варуной. Кроме того, существуют верования, в соответствии с которыми именно Яма является прародителем всех людей Дуамутеф — выражение ба умершего смертных. Соблазняя его, его сестра Ями говорит:

«Эти бессмертные желают вот чего:

Отпрыска от одного единственного смертного» [59].

Таким образом, мы видим здесь крайне интересные представления о том, что бог смерти становится таковым как первый умерший (довольно распространенные представления), порождает смертных (людей) и рассматривается одновременно как бог справедливости. Можно сравнить Яму с прародителем Адамом, который также лишился бессмертия и стал после этого прародителем всех людей.

Легенда о том, что смертью во плоти и одновременно владыкой мертвых становится первый умерший, нашла свое отражение и в мифологии мексиканской Святой Смерти (см. раздел «Представление о смерти в разных религиях»). Пожалуй, мифология и верования культа Святой Смерти интересны тем, что Святая, являясь полноценной персонификацией Смерти, в первую очередь сосредотачивает свои усилия на помощи живым, а вовсе не на пресечении жизни. В культе Святой смерти мы видим отголоски древнейших архаических представлений, в которых мир смерти связан с плодородием. Так, в древнейших славянских верованиях умершие — Деды — активно помогают живущим во всем, и в первую очередь даруют плодородие земле, скоту и людям. Святая Смерть также заботится о живущих, помогая им во всем. К ней верные (последователи культа) обращаются с любыми молитвами. У нее прося богатства, здоровья, любви, справедливости, подсказок, как правильно поступить. При этом сам культ не связан напрямую с местами захоронения, Святой не поклоняются на кладбищах. Ее культ связан с некрополями не более, чем культ любой из мировых религий, таких как христианство или иудаизм, в которых есть определенные ритуалы, связанные с поминовением умерших и посещением мест их захоронений.

Иногда в качестве персонификации смерти называют славянскую Марену (польск. Marzan(n)a, Śmiertka, словацк. Morena, Marmuriena, чеш. Morana, Smrtka, укр. Марена), связывая ее имя со словом «Смерть», однако, вероятно, что она всё же представляла более сложный образ, связанный с плодородием и захоронением семян (озимых) и была ближе к таким более известным образам, как Прозерпина или Геката.

В русских похоронно-поминальных причитаниях Смерть человека может изображаться как метафорически, так и в виде полноценного персонажа. По мнению В.И. Ереминой, Смерть в похоронной лирике «не получает… ясного антропоморфного облика (калика перехожая, в которую иногда превращается смерть, представляет собой пока еще не выясненное исключение)» [60]. Этот тезис вызывает сомнения, ведь в севернорусских плачах Смерть может появляться и в иных обликах. Можно привести отрывок из причитания:

«Подходила тут скорая смерётушка,

Она крадчи шла злодейка-душегубица,

По крылечку ли она да молодой женой,

По новым ли шла сеням да красной девушкой,

Аль калекой она шла да перехожею» [61].

Или отрывок из плача по ребенку, записанного в конце XIX в. в Повенецком уезде Олонецкой губернии:

«Как пустили в дом вы скорую смерётушку?

А не нищей ли каликой перехожеёй?

А не славным ли бурлаком петербургскиим?» [62].

Мрачный Жнец, кладбище Мелатен, Кёльн

Антропоморфные облики смерти мы находим и в быличках. В целом для севернорусских быличек наиболее характерны два облика Смерти. Она может появиться или в виде незнакомой женщины в белом: Смерть приходит в белом [63], или в образе близкого родственника, как умершего, так и живого:

«Дак ведь знаете, смерть бывает показаться человеку. <…> Ну, может каким‐нибудь человеком выглядеть, даже вот близким [64]; Смерть, говорят, не покажется. Нет, покажется. Конешно <…> У меня, например, хозяин пришёл в эту в… он спал там, в той комнате. Я сплю, а он приходит в пять часов утра: “Клава, ты спишь?” “Да, а ты чево, — я говорю, — ты посмотри время‐то — пять часов”. “Ничево, — говорит, — ты что, — грит, — щас мне приказала раздеться до донага?” — приходит раздетый, целиком, так-сяк, весь раздетый. Я говорю: “Поди ты, — говорю, — да не ошалевай!”, — говорю. А на второй день он умер. <Это Смерть пришла> Видишь, в обличье даже меня. Вот так. Приказала раздеться донага» [65].

В крестьянской культуре загадочная женщина в белом может восприниматься не только как персонифицированная Смерть, но и как предвестник большого несчастья, например войны [66].

В европейской (и, в частности, славянской) культуре смерть часто изображается в виде скелета с косой, облачённого в белый или чёрный балахон или саван с капюшоном (англ. Grim Reaper — «Мрачный жнец»). Отсюда эвфемизм для обозначения смерти — «костлявая». Другие верования утверждают, что Мрачный жнец — это всего лишь психопомп, служащий для разрыва последних связей между душой и телом и для ведения духа умершего в загробную жизнь, не имея никакого контроля над тем, когда и как умирает жертва.

Ангелы Смерти

В христианской культуре мы находим персонифицированный образ смерти в Откровении Иоанна Богослова:

«И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными» [67].

Иудейские и исламские мистики говорят об ангеле смерти Азраиле (ивр. ‏עזראל‏‎, араб. عزرائيل‎), хотя напрямую его имя не упоминается в священных текстах. В иудаизме, ангел смерти (мал’ах ха-мавет) изображается как великан и демон. В Талмуде он идентичен злому началу, злому помыслу (иецер ха-ра). Чаще всего ангел смерти является в образе бродяги или нищего. В фольклоре безымянный ангел смерти часто изображается со множеством глаз, усердным жнецом или стариком с мечом, с которого стекает яд. Меж тем, имя Азраэль толкуется как «кому помогает Бог» (от ивр. ‏עָזַר‎‏‎, 'azár — помогать и ивр. ‏אֵל‎‏‎, el — бог).

Ангел смерти здесь не самостоятельная сила, а представитель Бога, его инструмент. По сути, божеством смерти здесь является сам единый Бог.

«И пойдет Господь поражать Египет, и увидит кровь на перекладине и на обоих косяках, и пройдет Господь мимо дверей, и не попустит губителю войти в дома ваши для поражения. В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное из скота» [68].

О вестнике смерти говорится, что все его существо покрыто бесчисленными глазами.

«Не смотри, даже если ты исполнен очами, как Ангел Смерти, о котором сказано, что он — это глаза» [69].

Великое пробуждение. Герберт Густав Шмальц, полагают, что на картине изображен Архангел Азраил.

Когда наступает время смерти, ангел приходит к больному и становится у изголовья с обнаженным лезвием, на острие которого висит капля желчи. Увидев его, больной от страха открывает рот, этим моментом пользуется ангел смерти и бросает умирающему в рот смертоносную каплю. От неё человек умирает, лицо его желтеет и весь он разлагается.

Второй вариант этой истории говорит, что на конце лезвия находятся три капли яда. Человек при виде страшного чёрного ангела в ужасе раскрывает рот, капли попадают туда и человек от этого умирает. Первая капля прекращает жизнь, вторая капля — это желчь смерти, третья капля закрепляет начатое. Этими тремя каплями яда на ноже Ангела Смерти управляет Ниацринель — демон, обитающий в уровне ада, именуемом Бээр Шахат (Могильная Яма). Чаще всего ангел смерти является в образе беглеца, бродяги или нищего. В фольклоре он часто изображается существом, покрытым множеством глаз, усердным жнецом или стариком с мечом, с которого стекает яд [70].

Еще по одной версии, мала́х ха-ма́вэт прямо перерезает умирающему горло, но он делает это невидимо для других из уважения к творениям Бога. Ангел смерти причиняет только естественную смерть, при неестественной смерти он не участвует [71].

«И сказал Господь Ангелу смерти: “Ступай принеси мне душу Моше”. И встал Ангел смерти и вышел навстречу Моше… И спросил Моше: “Что ты здесь делаешь”? И отвечал Ангел смерти Моше: “Бог неба и земли, в руке которого душа всякого живого существа и дух каждого человека, послал меня забрать твою душу» [72].

В Коране и сунне имя Азраил также не упоминается он назван Маля́к аль-ма́ут (араб. ملك الموت‎ — ангел смерти). Ангел смерти — один из самых близких к Аллаху ангелов. По приказу Аллаха он забирает души умерших. Перед Судным Днём, после второго дуновения в рог ангелом Исрафилом умрут все обитатели небес и земли, за исключением некоторых творений. Спустя некоторое время эти оставшиеся тоже умрут, а последним умрёт ангел смерти. Таким образом, Ангел смерти оказывается здесь не первым умершим, а последним.

Смерть в эзотерике

«Идея смерти является колоссально важной в жизни магов, — продолжал дон Хуан. — Я привел тебе неисчислимые аргументы относительно смерти, чтобы убедить тебя в том, что знание о постоянно угрожающем нам неизбежном конце и является тем, что дает нам трезвость. Самой дорогостоящей ошибкой обычных людей является потакание ощущению, что мы бессмертны, как будто если мы не будем размышлять о собственной смерти, то сможем избежать ее.

...Без ясного взгляда на смерть нет ни порядка, ни трезвости ума, ни красоты. Маги борются за достижение очень важного понимания: у них нет ни малейшей уверенности, что их жизнь продлится дольше этого мгновения...

— Да, — продолжал он, — мысль о смерти — это единственное, что может придать магу мужество. Странно, правда? Она дает магу мужество быть искусным без самомнения, но самое главное — она дает ему мужество быть безжалостным без чувства собственной важности« [73].

Эзотерика претендует на наличие некого тайного знания, знания недоступного непосвященным, «не допущенным во Храм» — профанам. С глубокой древности главным тайным знанием, которое стремились постичь и разгадать люди, было знание о смерти. Люди чувствовали, что знание о смерти и возможности победы над ней, знание о посмертии дарует им власть над своей судьбой, освобождает жизнь от гнета смерти, от тени страха смерти, в которой обычный человек проводит всю жизнь. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в эзотерике теме смерти отведено одно из главенствующих мест. Идея смерти и возрождения, прохождения смерти как посвящения, интеграции смерти всегда будоражила умы исследователей внутренней бесконечности. Эзотерические ученые всегда стремились проникнуть в то, что скрыто от глаз непосвященных, а смерть представлялась одной из величайших тайн, которую к тому же охранял грозный страж — животный страх. Превзойти, приручить этот страх и проникнуть в тайны, скрытые за границей человеческой жизни — что может быть привлекательнее для искателя. Именно мир «по ту сторону жизни» скрывал ответы на главные вопросы, которые задавали себе во все времена идущие по пути познания:

— Кто я?

— Откуда я пришел?

— Куда я иду?

Начиная с древних охотничьих и земледельческих обществ, посвящение в тайные знания часто рассматривалось именно как смерть посвящаемого для старого мира, для старой жизни. Проходя жестокие испытания, подчас действительно ставящие его на грань смерти, мальчик умирал для мира детей и женщин и рождался для мира мужчин и охотников.

«Сказка сохранила не только следы представлений о смерти, но и следы некогда широко распространенного обряда, тесно связанного с этими представлениями, а именно обряда посвящения юношества при наступлении половой зрелости (initiation, rites de passage, Pubertâtsweihe, Reifezeremonien). Этот обряд настолько тесно связан с представлениями о смерти, что одно без другого не может быть рассмотрено. Мы должны будем, следовательно, сравнивать сказку не только с материалом верований, но и с соответствующими социальными институтами...

В попытках познать мир небытия, мир за гранью смерти, маги и мистики всех времен видели возможность подняться над изначальной дихотомией Жизнь-Смерть, Сущее-Несуществующее, Я-не-Я, а значит прийти к утраченной целостности, преодолеть ошибку первоначала и достичь Божественности (вне зависимости от того, как именно это достижение представлялось)» [74].

Алхимический символизм стадии нигредо — смерти, за которой последует возрождение

И хотя в эзотерических инициатических обществах инициация приобретает иной характер, а многие элементы обряда посвящения символизируются, тем не менее сама идея смерти-посвятителя, врат посвящения и одновременно стража этих врат, пропускающего только достойных, сохраняется и здесь.

«Смерть едет на верблюде Посвящения» [75], — пишет Алистер Кроули. — «По обе стороны врат посвящения стоит Смерть» [76].

С архаичных времен эзотерическое знание унаследовало идею о том, что любая полноценная трансформация представляет собой смерть существующего и рождение нового. Таким образом, человек умирает постоянно. Маг же или Мистик может подготовить себя к правильной смерти, проходя через череду смертей-посвящений, и, таким образом, с одной стороны, приобщиться великих таинств при жизни, а с другой стороны — получить необходимый опыт, чтобы совершить в момент смерти некий качественный переход (попасть в определенное место, выйти из ловушки сансары, сохранить ядро личности после смерти). В Телеме эта идея получила воплощение в одиннадцатой молитве Дьякона в Гностической Мессе как право выбора посмертной судьбы в соответствии со своей волей, о чем подробнее см. соответствующий раздел.

В работе «Буквы иврита в магии и таро» авторы пишут:

«Осознание смерти — это не только возможный толчок для начала пути к Богу. Как уже говорилось, смерть для профанного, материального мира часто используется как символ посвящения. Это гниение и разложение своего мнимого «я» — болезненный, но необходимый процесс освобождения от прежних мнений, стереотипов, установок перед тем, как подняться к чему-то новому. Смерть в Нун — это мнимая смерть, точнее, смерть ради возрождения, когда в нас умирает все то, что мешает нам осознать свою Истинную Волю. И лишь "смертью смерть поправ", мы можем подниматься все выше по духовной лестнице» [77].

Символизм Смерти

Символы Смерти играли в эзотерических учениях важнейшую роль. Они были призваны напомнить человеку о быстротечности жизни, но одновременно и о том нетленном, что существует вне времени (кости, череп). Символы смерти в изобилии мы находим в работах алхимиков, в масонской символике, символизме розенкрейцеров. Основной символ христианства — распятие — отсылает к мифологеме смерти Спасителя.

Конечно, и в работах художников и поэтов мы встречаемся с символами смерти едва ли не повсеместно. Целый художественный жанр «Омниа Ванитас» построен на символах смерти. Это — жанр живописи эпохи барокко, представляющий собой аллегорический натюрморт, композиционным центром которого является человеческий череп в окружении предметов, символизирующих человеческое тщеславие и неумолимо проходящее время жизни.

Масонская камера размышлений

«Это абсурд, вранье:

череп, скелет, коса.

"Смерть придет, у нее

будут твои глаза"» [78].

Часто символы смерти соседствуют с символами жизни, демонстрируя неразрывную связь одного с другим:

«Четверо врат ведут в единый дворец; полы во дворце том — из серебра и золота; в нем лазурит и яшма; и все редчайшие благовония; жасмин и роза; и символы смерти» [79].

Ярко выражен символизм смерти и в масонской камере размышлений (см. Подробнее соответствующую статью), которая представляет собой гробницу, где среди прочего могут находиться такие предметы как:

В «Камере размышлений» могут находиться следующие символические предметы:

• Череп (вариант — череп с костями) — как напоминание о неизбежности смерти и призыв к смирению. Он связан с алхимической темой гниения, нигредо.
• Песочные часы — символ быстротечности времени.
• Коса или серп — символ смерти.

Рассмотрим некоторые наиболее часто встречающиеся символы, которые проходят через различные традиции.

Мертвое тело, труп

В европейской эзотерической традиции мы чаще сталкиваемся с символизмом праха и пепла, однако если мы обратимся к восточным традициям, то мы увидим обширное использование и символики мертвого тела, трупа, мертвеца как такового. Так, в буддийской традиции активно используются медитации на мертвое тело — Маранасати (осознание смерти). Конечно, в наше время для этих медитаций используются визуализации. Считается, что культивирование маранасати способствует правильным усилиям, а также помогает развивать чувства духовной безотлагательности (самвега) и отречения (неккхамма).

В Сатипаттхана сутте и Каягата-сати-сутте говорится о практике созерцания девяти стадий разложения трупа:

• Труп, который «опух, посинел и гноится».
• Труп, который «едят вороны, ястребы, стервятники, собаки, шакалы или разные виды червей».
• Труп, который «превратился в скелет с плотью и кровью, удерживамый сухожилиями».
• Труп, который «превратился в скелет без плоти, измазанный кровью, удерживаемый сухожилиями».
• Труп, который «превратился в скелет, удерживаемый сухожилиями, но без плоти и не залитый кровью».
• Труп, который «превратился в кости, которые разошлись, разлетелись во все стороны».
• Труп, «превращённый в побелевшие кости цвета морской раковины».
• Труп, «превращенный в кости более года назад, сложенные в кучу».
• Труп, который «превратился в кости, сгнившие и превратившиеся в пыль».

Сатипаттхана сутта наставляет медитирующего размышлять так: «Это тело имеет ту же природу, оно будет таким же, оно не избежит этой участи».

Схожа с ней, хотя и имеет свои отличия тибетская практика Чод. Цель подобных занятий — ослабить привязанность к своему телу и вожделение по отношению к телам других.

Если обобщить, медитации могут проводиться в десяти видах:

Пляска Смерти, Михаэль Вольгемут

• созерцание вздутого трупа благотворно для того, кто испытывает физическое влечение к красивым формам;
• созерцание посиневшего трупа благотворно для того, кто имеет пристрастие к красивой коже;
• созерцание гноящегося трупа благотворно для того, кто испытывает вожделение к ароматам тела от цветов, духов и т. д.;
• созерцание изломанного трупа благотворно для привязанного к полноте и крепости тела;
• созерцание изгрызенного зверями трупа плодотворно для того, кто привязан к различным выступающим частям тела, типа груди;
• созерцание расчлененного трупа полезно для того, кто влечется к гармоническому соединению частей тела;
• созерцание разрубленного и раскиданного трупа полезно для того, кто имеет физическое влечение к безупречному телосложению;
• созерцание окровавленного трупа благотворно для того, кто привязан к красоте, создаваемой украшениями;
• созерцание трупа, кишащего червями, благотворно для человека, страстно привязанного к собственному телу и думающего: «Оно моё»;
• созерцание скелета полезно для имеющего влечение к красивым зубам.

В практике Чод человек призывает то, что страшит его больше всего, и открыто предлагает то, что обычно более всего хотим защитить, и потому благодаря этой практике отсекаются две привязанности: к эго и к своему телу. Название Чод означает «отсекать», но отсекается здесь не само тело, а наша привязанность: человеческое тело считается драгоценной колесницей для достижения реализации.

Алистер Кроули перечисляет эти медитации в своей работе Книга 777, соотнося их с определенными путями Древа Жизни и Арканами Таро западной магической традиции.

Хотя в средневековой Европе изображения трупа или разложившегося тела тоже встречаются, в том числе в художественных изображениях танца смерти или в гробницах, однако такой глубокой традиции размышления над человеческими останками здесь все же не прослеживается. Пожалуй, Европе все же ближе кости и череп, о чем будет сказано далее.

Прах, пепел

Прах как символ может пониматься двояко — как пыль, сухая земля или же как остатки тела, истлевшего и превратившегося в прах. Прах и пепел олицетворяют собой угасшую жизнь, бренность бытия, неизбежность смерти. Если тело или скелет — это еще останки, имеющие форму, хотя бы отдаленно напоминающую форму живого, то прах и пепел символизируют окончательное исчезновение, стирание уникальности, растворение в небытии.

В Библии сказано:

«Всё произошло из праха и возвратиться в прах» [80].

В Книге Бытия встречаем такие же строки:

«Ибо прах ты и в прах возвратишься».

В некоторых древних культурах пепел считался концентрированной силой личности, преданной огню. При этом пепел связан с глубочайшей скорбью о невосполнимой утрате: «посыпать голову пеплом».

Но кроме выражения скорби, пеплом обсыпались в знак смирения. Этот обряд существует в иудаизме. Католики рисуют пеплом крест на лбу в первую неделю Великого поста. У последователей шиваизма принято полностью вымазывать себя пеплом в знак преданности Шиве — разрушителю мира.

Меж тем, пепел и прах могут также символизировать и возрождение к новой жизни. Ведь прах — то, из чего все было первоначально сотворено. «Создал Бог человека из праха земного» [81]. Можно вспомнить здесь и птицу Феникс, возрождающуюся из праха после сожжения.

Как символ окончательного растворения в небытии и одновременно символ возрождения из него использует образ праха и Алистер Кроули в работе «Книга Хет»:

«И соберутся ветры, и понесут тебя, как пригоршню праха на листке о четырех углах, и предадут ее стражам бездны.

Но жизни в ней нет, а посему стражи бездны повелят ангелам ветров лететь дальше. И возложат ангелы прах твой в Городе Пирамид, и лишится он всякого имени» [82]...

«О да! Это Истина, это Истина, это Истина, доподлинно так. Будут даны тебе радость, здоровье, богатство и мудрость, когда ты больше не будешь собой.

Тогда всякая прибыль окажется новым причастьем и не осквернит тебя; будешь кутить на торжище среди гуляк; розами будут тебя осыпать непорочные девы; купцы преклонят пред тобою колени и злато и пряности будут нести тебе. Юные отроки будут тебе наливать чудесные вина, и будут певцы и танцоры петь и плясать для тебя.

И все же тебя там не будет, ибо ты будешь предан забвенью — прах, смешавшийся с прахом.

Сам эон не поможет тебе: ибо Гермес Незримый изготовит из праха того белый пепел» [83].

Для того, чтобы лучше понять связь между прахом, белым пеплом и Гермесом, стоит обратиться к работе Карла Густава Юнга «Mysterium Conjunctionis»:

«Очищай с помощью огня до тех пор, пока дух, который ты найдешь в ней (субстанции), не вырвется наружу, и дух этот называется птицей или пеплом Гермеса. Поэтому Мориен говорит: Не презирай пепел, ибо он есть диадема твоего сердца и пепел вещей, который существует всегда».

Далее Юнг добавляет:

«Иными словами, пепел есть дух, который обитает в прославленном теле».

Эдвард Эдингер в комментарии к работе Юнга пишет:

«Затем в параграфе 247 мы встречаем ассоциацию соли, эквивалентной пеплу. Это связывает соль с конечным продуктом процесса calcinatio. В завершении calcinatio все, что может гореть, сгорело и остается только один пепел. А пепел принадлежит символизму горечи: поражение, неудача, скорбь и посыпание головы пеплом. Все это опыт горечи.

Но в алхимии другая сторона символизма пепла такова, что он также ассоциировался со «стекловидным телом» — стекловидной массой, остающейся после процесса calcinatio. Это соотносится с бессмертным «прославленным телом» — неразрушаемый остаток после calcinatio. Итак, это образ бессмертной Самости, очищенной и способной выдержать огонь».

В различных работах Юнга мы обнаруживаем связь между пеплом скорби и поражения с короной — «Не презирай пепел, ибо он есть диадема». Можно соотнести это высказывание с достижением Адептом высшей сефиры каббалистического древа Жизни — Кетер («Корона»), которое является одновременно величайшим достижением и окончательным растворением в Боге без всякой возможности возврата.

Юнг добавляет , что «пепел есть дух, который обитает в прославленном теле» и ведет его к обсуждению соляного духа как земного духа, то есть, в каббалистической терминологии, в нефеш, который уводит в первозданный хаос «до творения», то есть до разделения противоположностей и рождения сознания.

Череп, скелет, кости, адамова голова

Посередине между символизмом мертвого тела и праха можно поместить символы костей, черепа, скелета и так далее. Если мертвое тело наглядно показывает стадии разложения и обезображивания того, что некогда было прекрасно, а прах и пепел символизируют окончательное стирание с лица земли физического напоминания об объекте, то кости символизируют то нетленное, что остается после истлевания плоти. Именно в этом качестве череп используется как символ Сатурна-Кроноса. Скелет — это нечто сокрытое от глаз, однако дающее опору (ср. «Были бы кости, а мясо нарастет»). Череп — вместилище личности и духа умершего (например, Гамлет, беседующий с черепом Йорика — сюжет, построенный на реальных предсказательных практиках различных народов).

Символизм алхимической соли, о котором Юнг говорит применительно к праху (см. предыдущий раздел) применим также и к костям.

Memento mori, Ратенберг

В древнем Риме череп с костями символизировал победу над смертью, символ использовался воинами во время триумфальных победных шествий, и сопровождался латинской фразой: «Memento mori» — «Помни, что ты смертен». Это изображение как символ победы над смертью и даже оберег переняли позднее военные и пираты. Череп со скрещенными костями получил название «Адамова голова».

Согласно христианским преданиям, прах Адама покоился в земле Голгофы, где произошло распятие Иисуса Христа. По промыслу Божьему кровь Христа омыла череп Адама и в его лице всё человечество от греховной скверны, даровав этим возможность спасения. Таким образом, голова Адама символически изображает падшее человечество, поражённое духовно и физически грехом, а затем и смертью, но в то же время связана и с возможностью спасения. Изображение черепа входит в состав многих вариантов Распятия или Креста, например, наносится на православную монашескую схиму.

Череп — это и символ смерти, и символ противостояния ей. Устойчивость костных тканей к разложению и тлению ещё в самых древних культурах символизировала жизненную силу. При этом, в отличии от других костей, череп быстро опознается любым человеком, даже если он только частично выглядывает из земли, и позволяет с большой долей вероятности определить, что скелет принадлежит человеку, что по другим костям подчас могут сделать только специалисты.

Череп рассматривался как вместилище души. Считалось, что душа продолжает жить в пределах черепа после смерти человека. Если вы владеете черепом другого, то вас уже двое, поэтому череп может принести обладателю победу в экстремальных столкновениях, подать совет, подсказку. С этим связаны многочисленные варианты ритуального использования черепов, как близких, так и не знакомых людей, как друзей, так и врагов.

Человеческая голова использовалась в предсказательных ритуалах. Скандинавский Один всегда брал с собой голову Мимира, которая приносила ему вести из других миров. В среде майя практиковался так называемый «культ черепов»: отделенная от тела голова очищалась, а в черепе сверлилось отверстие для ношения в качестве кулона. В воинских обрядах кельтов, скифов и гуннов человеческому черепа отводилось почетное место. Череп считался не только символом победы над врагом, но также средством защиты победителя. По мнению кельтов, мистическая сила, заключенная в голове, продолжает и после смерти побежденного служить его победителю. Часто черепа оправлялись в золото или серебро и из них делались сосуды для питья. Когда вождь кельтов убивал предводителя вражеского войска, он отрезал ему голову и преподносил ее храму. Смертельно раненному товарищу также отрубали голову, чтобы она не попала в руки врага.

Фра Беато Анджелико, Распятие

В индуистской и буддийской тантре используется сосуд из верхней части черепа — капала или габала. Капалы используются в основном для ритуальных целей — высших тантрических медитаций для достижения трансцендентного состояния ума в кратчайшие сроки; возлияний богам и божествам для завоевания их благосклонности и т.д. С капалой изображают и некоторых богов, например, Кали и Шиву. Даже Ганеша, принятый в тибетский буддизм как Махаракта Ганапати, изображен с капалой, наполненной кровью.

Шива также изображался с черепом в руках. Богиня Чамунда описывается как носящая гирлянду из отрубленных голов (Мундамала), как и богиня Кали. Храм Кали украшен черепами, но богиня Кали дарует жизнь через потоки крови.

В буддийской иконографии Ваджраяны символика черепа часто используется в изображениях гневных божеств и дакини. Часто черпами украшен и частокол вокруг избушки Бабы Яги в русских сказках.

В некоторых корейских повествованиях человек обнаруживает брошенный череп и поклоняется ему. Позже череп дает советы о том, как обмануть богов смерти и предотвратить раннюю смерть.

Череп — один из традиционных символов масонской камеры размышления.

Коса и серп

Коса и серп отсылают нас одновременно к символизму смерти и к символизму плодородия, поскольку являются сельскохозяйственными орудиями и связаны с уборкой урожая. Серп является одним из древнейших орудий, появившимся еще до перехода человека от охоты и собирательства к земледелию. Первоначально серпы, как и другие орудия, изготавливали из камня, затем стали делать из металла. Коса является серпом с более длинной ручкой, также предназначена для жатвы, поэтому в целом обладает сходным символизмом, хотя в языке часто именно коса связана с символизмом смерти, в то время как на изображениях мы встречаемся с обоими орудиями.

Символизм серпа, в отличии от символизма праха, трупа, черепа не исчерпывается смертью и связанными с ней явлениями. За счет своей формы серп связывался с Луной. В Шумере и у некоторых африканских племен серп считался эмблемой царей и вождей, поскольку от плодородия земли и собранного урожая зависела экономика всего общества и жизни людей. Серп в ритуальных целях использовали кельтские жрецы, срезая им священную омелу.

В античной Греции серп был атрибутом бога земледелия Кроноса (римского Сатурна), а также бога изобилия, плодовитости, полей и садов Приапа. Именно в связи с фигурой Кроноса и стал меняться символизм серпа. Кронос был также и богом времени, а поскольку время — это то, что приближает неминуемую старость и смерть человека, серп постепенно трансформировался в символ смерти. Этому способствовало и понимание обряда жатвы как «убийства» колосьев, а также начало умирания природы вместе с началом жатвы.

Ангел с серпом

Некоторые исследователи полагают, что западноевропейский образ смерти с косой в руках восходит к кельтскому богу Саману, однако существование у кельтов такого бога представляется довольно сомнительным. Значительно более убедительной выглядит версия, что образ смерти с косой связана с греческим Кроносом. Так или иначе, в Западной Европе образ смерти в виде мумифицированного трупа фиксируется со времени начала эпидемий чумы. Позднее смерть стали представлять в виде скелета с косой в руке.

Следует отметить, что в христианстве ангел смерти также нередко изображался с серпом в руке (с косой все же не часто). При этом сам серп в Откровении Иоанна Богослова является одним из символов Страшного суда:

«И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп.

И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела.

И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата.

И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом.

И иной Ангел, имеющий власть над огнём, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нём ягоды.

И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий» [84].

Под обрезанием винограда серпом Ангела понимается здесь суд Божий над грешниками. Грешники сравниваются здесь с виноградом, который топчут в давильне, чтобы получить вино, но течет из давильни кровь. Этот образ становится понятнее в свете строк:

«И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело своё или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем» [85].

Символ косы мы встречаем в традиционном Таро на Аркане Смерть.

Ворон, стервятник

К традиционным символам смерти можно отнести также таких птиц, как ворон и стервятник. В первую очередь их символизм обусловлен тем, что обе эти птицы являются падальщиками. Пожирание мертвечины с одной стороны обуславливает их присутствие там, где недавно кто-то умер (человек и животное), то есть прямую их ассоциацию со смертью, трупами. С другой же стороны, само пожирание мертвой плоти носит и более глубокий символический характер, поскольку пожирателем считалась и сама смерть. В.Я. Пропп пишет:

«Дитерих считает Кербера персонификацией земли, поглощающей трупы при захоронении. При этом он ссылается на то, что Кербер жрет падаль. Для Дитериха он «земная глубина, открытая пасть которой поглощает умерших, пожи­рает, т.е. заставляет тлеть плоть и оставляет только кости». Для нас же пожирание падали есть рационализованная ступень пожирания — смерти» [86].

Вместе с тем, пожирание падали может иметь и иной символизм, связанный с алхимическим преобразованием неживого в живое, поскольку пожирая падаль, птица питает себя. Наиболее ярко это выражено в символизме стервятника или грифа, что связано с особенностями ареала обитания этих птиц и особенностями их организма. Среда их желудка крайне агрессивна, а потому они могут без вреда для себя поедать трупы многих больных животных, не позволяя таким образом заразе распространяться, и выполняя важную санитарную функцию, о чем издревле знали племена, живущие в ареалах обитания этих птиц. Ворону в этом плане повезло меньше.

Ворон как один из символов смерти и негредо в алхимии

Ворон сам по себе является неоднозначным символом, поскольку символизирует отнюдь не только смерть, но и мудрость, и долголетие, и плодородие. А у древних греков он являлся не только спутником Кроноса, но и Аполлона и Афины и был символом удачи и света. Впрочем, как мы видели на примере символизма серпа, такая дуальность не является чем-то исключительным. Связь ворона со смертью скорее всего появилась из-за «траурного» цвета его оперения, впечатление от которого усиливается неприятным карканьем и поеданием падали. Вороны часто выступают в роли психопомпов, проводников между материальным миром и миром духов. В индийской мифологии ворон иногда выступает в качестве ездового животного для некоторых божеств, например, Шани — Сатурна, а в скандинавской — сопровождают Одина и Фрейю.

Французский антрополог Клод Леви-Стросс предположил, что ворон (как и койот) получил мифический статус, потому что он воспринимался как животное-посредник между жизнью и смертью: во́роны охотно питаются падалью, поэтому часто ассоциируются со смертью и пограничными состояниями. По гипотезе Леви-Стросса, падаль воспринимается как уже не животная, но ещё не растительная пища. Как птица-падальщик, вороны стали ассоциироваться с мёртвыми и заблудшими душами. В шведском фольклоре это призраки убитых людей без христианских погребений, а в немецких рассказах — проклятые души. В индуизме после смерти человека семьи готовят любимые блюда умершего и скармливают их ворону. Если ворон прикасается к пище, то это означает, что ушедшая душа счастлива и будет покоиться в вечном мире.

В целом, символизм ворона в христианстве был скорее связан с грехопадением и дьяволом, как и в иудаизме. Связь со смертью относится, скорее, к более позднему периоду и мы обязаны ею не столько традиционным мифам и верованиям, сколько авторам эпохи романтизма.

Еще одна птица-падальщик, ставшая символом смерти — стервятник. Он символизирует алхимическое гниение, преобразование мертвого в живое и живого в мертвое и, таким образом, круговорот жизни и смерти. Однако, наиболее наглядно она связана именно со смертью — где кружат стервятники, там очевидно есть мертвечина, смерть, трупы. В некоторых случаях, например, при воздушных захоронениях, поедание трупа стервятником считалось желательным и правильным. В целом, несмотря на страшный, необычный вид и неприятные кулинарные пристрастия, стервятники являются полезной птицей, играющей важную роль в уничтожении возбудителей различных болезней и регулировании численности других падальщиков, более опасных для человека.

Древние египтяне верили, что все стервятники были самками и появлялись на свет спонтанно из яиц без вмешательства самца, и поэтому связывали птиц с чистотой и материнством, а также с вечным циклом смерти и возрождения за их способность превращать «смерть», которой они питаются — то есть падаль и отходы — в жизнь. Богиня-покровительница Верхнего Египта Нехбет изображалась в виде стервятника.

Песочные часы

Песочные часы, как и часы вообще, связаны со смертью через очевидный символизм неумолимо утекающего, как песок, времени. Изображения песочных часов как символа течения времени встречаются в искусстве, особенно на надгробиях или других памятниках с древности до наших дней. Форма крылатых песочных часов использовалась как буквальное изображение хорошо известной идиомы «время летит». В отличие от большинства других методов измерения времени, песочные часы наглядно представляют настоящее как находящееся между прошлым и будущим. В Англии песочные часы иногда клали в гробы, и они украшали надгробия. Песочные часы, лежащие на боку, означают, что время для умершего остановилось.

Песочные часы — один из важных масонских символов. Они обозначают время и смерть. Это один из классических символов камеры размышлений. Никто не в силах заставить песчинки двигаться в другую сторону. Независимо от наших жизненных достижений песок продолжает падать из верхней части сосуда в нижнюю. И в этом мы все равны. Для каждого однажды скатится последняя песчинка.

Образ серпа и песочных часов мы находим у Алистера Кроули в работе «Сердце Мастера»:

«И узрел пред собою я образ Бога, сурового и величавого, неколебимо спокойного духом, и в правой руке его — серп, а в левой — песочные часы. И пока я взирал на него, он повернул ладонь, ибо в часах упала последняя песчинка» [87].

Баньши, призраки, приведения, духи

Одним из символов смерти можно назвать также призраков (духов, приведений). Это душа или дух умершего человека, или животного, которые проявляют себя в мире живых в видимой или другой форме (от ощущения присутствия до реалистичных наблюдений). На представлениях о духах базируется спиритизм. Духи являются как бы отпечатком личности умершего.

Если в древней Греции в духов или призрачные тени превращались после смерти почти все умершие, то постепенно, по мере развития представлений о загробной жизни, как о чем-то отделенном от обычного мира живых, призраки, то есть тени, которые не смогли уйти из этого мира туда, где им положено быть, стали восприниматься как вид неупокойников, душ, не обретших покоя в связи с тем, что их дела на земле не окончены. Хотя в период развития учения спиритизма возникла идея о том, что призрака можно просто вызвать в мир живых для получения информации или иного общения, и это вовсе не означает, что душа не обрела покоя на том свете.

Призраки и приведения, духи мертвых часто упоминаются в античных гимнах в связи с божествами психопомпами, такими как Геката:

«Души умерших из бездн увлекая вакхической пляской,

Бродишь, Персеева Дочь, средь могил затевая охоту» [88].

Также водительство над призраками приписывалось Пану:

«Вождь приведений и призраков, ужас для смертных подзвездный» [89].

Гермес в своей ипостаси Гермеса Атонического (Хтония) также был связан с душами умерших, исполняя роль психопомпа. Однако, если Геката и Пан появлялись в окружении призраков на земле, пугая живущих, то Гермес заботливо провожал их в царствие Аида:

«Ты, что живешь у путей роковых безвозвратных Кокита,

Ты, что души умерших низводишь под своды земные…

…Душам, чья участь плачевна, под землею ты служишь вожатым

В пору, когда для людей их час роковой наступает.

Жезлом священным чаруя, ты в сон погружаешь живущих,

Вновь пробуждаешь потом — Персефона тебе даровала

Честь провожать под широкие Тартара своды умерших

Души несчастные, им указуя дорогу в Аиде…» [90]

Явление призрака могло знаменовать также и явление таких страшных существ, как эринии или Мелиноя. Эринии описываются в орфическом земле как «невидимки туманные, быстрые в беге, как мысли» (LXIX. ЭРИНИЯМ). Мелиноя же соблазняет смертных в образе туманного призрака:

«Ты, Мелиноя, как призрак туманный, морочишь и манишь

Смертных, являясь их взорам в бесчисленном множестве видов

То ты вполне различима, а то затемняешься мраком,

То возникаешь с одной стороны, то с другой, среди ночи» [91].

Мелиноя, вероятнее всего, была связана в этом призрачном образе с Гекатой, поскольку при описании обеих богинь упоминается пеплос цвета шафрана. И все эти божества были связаны со смертью, но вполне определенным образом. Интересно, что призраки и приведения не упоминаются в гимнах таких божеств, как Аид, Персефона, Танатос. Очевидно, призрачная форма существования воспринималась как переход между состояниями жизни и смерти, и потому была связана с «пограничными» божественными и демоническими образами, а не с владыками мира смерти или самой смертью.

Вера в духов и привидения была широко распространена: она присутствует в культуре практически всех народов в тех или иных видах и восходит, очевидно, к поклонению духам умерших предков. Как и многие другие символы смерти, символизм призраков, духов, приведений одновременно отсылает нас и к смерти, и к победе над ней — существования того, что не подвластно разрушительному влиянию времени и смерти.

В ирландском и шотландском фольклоре одним из символов смерти являются баньши. Это духи или феи, которые являются в виде женщины и предвещают смерть кого-то из родственников. Если в литературе баньши чаще названы феями, то народные предания склоняются к тому, что это призраки умерших. Баньши известны своими душераздирающими, пронзительными криками. Баньши называют также плакальщицами, поскольку их крики похожи на громкие причитания.

Имя существа связано с традиционными древнеирландскими погребальными курганами. Ирландское bean sídhe («женщина из Ши») состоит из bean — женщина, и sídhe — Ши, что вместе переводится как «женщина из сидов», из потустороннего мира. Ши или Сид («Мир») — название потустороннего мира в ирландском фольклоре, обитателей которого называют сидами. Также Ши называли холмы, поскольку считалось, что именно здесь находится вход в потусторонний мир или сам этот мир, отсюда связь образа с погребальными курганами.

Баньши иногда считают призраками умерших родственниц или призраками плакальщиц. Причем, это семейные, родовые духи. Одним из центральных аспектов легенд и преданий о баньши является представление о том, что баньши — это духи-покровители той семьи, которую они оповещают о смерти, то есть между ними есть родственная связь. Это может быть, например, прародительница семьи.

Смерть как посвящение

«И, наконец, ангел молвил: "Число врат понимания — пятьдесят, число же времен их — сто шесть. И имя каждого времени — смерть". Я принял это за пророчество о том, что по истечении указанного срока Алистер Кроули умрет. Но история показала, что речь шла о моем посвящении в степень Мага, ибо оно было достигнуто точно в предсказанное время» [11].

Паоло Веронезе, Воскрешение Христа

Идея Смерти как посвящения отсылает нас к мифологеме умирающего бога. Джеймс Дэниел Гантер разбирает формулу Умирающего Бога в работе «Посвящение в Новом Эоне». Формула эта встречается в мифах многих культур. Элементы этой универсальной темы содержатся в легендах об Одине, Дионисе, Адонисе, Аттисе, Осирисе, Иисусе и многих других мифологемах. Мотив убиенного и воскресшего бога остается одним из самых мощных архетипов, когда-либо всплывавших из недр бессознательного. Явление этого архетипа совпало с началом патриархального Эона и повлекло за собой переворот всего мироустройства, над которым властвовал до той поры образ Великой Матери.

Великая Мать олицетворяла саму природу с ее бесконечно повторяющимися циклами Рождения, Жизни и Смерти. Богиня-Мать была полновластной хранительницей трех этих таинств, ибо все сущее рождалось из ее лона и питалось ее дарами на протяжении всей своей жизни, а после смерти погружалось в ту великую пустоту, верховной владычицей которой оставалась все та же Мать. Таким образом, человек не имел никакой властью над этим круговоротом. Но в конце концов на ее власть посягнул человек — или богочеловек,— победивший самую грозную из ее ипостасей: смерть. Он расстался с жизнью, как и всякий смертный, но воскрес из мертвых [92].

Однако смерть здесь связана со страданием. Отличительный признак Эона Умирающего Бога и центральное положение его теологии (какую бы форму та ни принимала в различных культурных традициях) — это идея Очищения через Страдание. Она же лежит в основе центрального Посвятительного Испытания этого Эона и служит символом наивысшего достижения — единения с божеством.

Обобщением этой идеи стало имя IAO, которое толкуется как «Исида — Апофис — Осирис», или, иными словами, «Жизнь — Смерть — Воскресение». Согласно этой формуле, жизнь, или природа, гибнет в результате некоей катастрофы, но затем возрождается воскресшим богом, или искупителем [93]. Это классическая формула любого посвящения, любой трансформации.

Вероломство Сета и коварное убийство и расчленение Осириса представляли собой неотъемлемые элементы египетской мистерии, кульминацией которой становилось прославление воскресшего божества. Открывая свой замысел ученикам, Иисус в новозаветном повествовании утверждает, что «… Сыну Человеческому много должно пострадать <…> и быть убиту, и в третий день воскреснуть» [94].

На табличке, которую прибили к кресту над головой Иисуса, по преданию, было написано: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» [95]. Начальные буквы этой фразы на латыни, I.N.R.I. (Iesus Nazarenus Rex Iudeorum [96]), в сочетании с гностической формой имени Иеговы — IAO — составили ключевое слово центральной мистерии Герметического ордена Золотой Зари. Его использовали для открытия Усыпальницы в сердце Мистической Горы Абиегнус. Соответствующая формула приводится в ритуале посвящения Младшего Адепта этого Ордена:

«Разберем Ключевое Слово.

I.N.R.I.

ЙОД, НУН, РЕШ, ЙОД.

Дева, Исида, Могучая Мать.

Скорпион, Апофис, Разрушитель.

Солнце, Осирис, Убиенный и Восставший.

Исида, Апофис, Осирис — I.A.O.

+ — Знак Осириса Убиенного.

L — Знак Исиды Скорбящей.

V — Знак Тифона и Апофиса.

X — Знак Осириса Восставшего.

L V X, Lux, Свет Креста» [97].

Изображение алхимической горы из книги Штефана Михельшпахера «Каббала: Алхимическое зеркало Искусства и Природы». (1615). Гора Абиегнус символизирует восхождение по посвятительной лестнице через приобщение к усыпальнице Христиана Розенкрейца.

Соискателя этой степени перед принесением клятвы облачали в «черные одежды скорби» и возлагали на него «цепь смирения». Затем его привязывали к «Кресту Страдания», на котором ему сообщалось: «Этот символ страдания есть символ силы. <…> Кто сораспялся Христу, тот с Ним и царствовать будет [98]». Крест Страдания изображался также в изножье гроба, почитавшегося как Пастос Отца и Брата Нашего C.R.C., т.е.Христиана Розенкрейца.

Как мы видим, смерть здесь связана со страданием, и является неотъемлемой частью обряда посвящения. Такое видение уходит корнями в древние охотничьи культы. В.Я. Пропп пишет:

«…Сказка сохранила не только следы представлений о смерти, но и следы некогда широко распространенного обряда, тесно связанного с этими представлениями, а именно обряда посвящения юношества при наступлении половой зрелости (initiation, rites de passage, Pubertâtsweihe, Reifezeremonien).

Этот обряд настолько тесно связан с представлениями о смерти, что одно без другого не может быть рассмотрено. Мы должны будем, следовательно, сравнивать сказку не только с материалом верований, но и с соответствующими социальными институтами» [99].

Пропп описывает посвящение как один из институтов, свойственных родовому строю. Безусловно, такое посвящение отличается от инициатических посвящений магических орденов, однако последние выросли именно из первых. По сути, посвящение в охотники было эзотерическим посвящением, поскольку инициируемый приобретал не только новый статус, но и новые умения, знания и навыки, не доступные непосвященным — женщинам и детям.

В этом можно усмотреть идею о том, что если самая страшная, неумолимая и непостижимая сила для нас — это Смерть, то чтобы стать сильнее, обрести новые волшебные навыки, мы должны соединиться со смертью.

Страх Смерти как стимул к движению и Страж Порога

Страх смерти или танатофобия — это один из видов паталогического страха. Человек боится умереть и всего, что так или иначе связано с темой смерти. В целом, страх смерти является базовым страхом живого существа, и сам по себе не является патологией. В таковую он превращается, выходя из-под контроля. Однако, когда мы рассматриваем страх смерти в эзотерическом ключе, нас интересует нечто совсем иное.

Страх смерти является величайшим стимулом, но и самом грозным стражем на пути искателя знания. Именно страх смерти, желание победы над ней, ощущение бренности материального, надежда найти нечто нетленное толкают вперед многих эзотериков, например, Карлоса Кастанеду:

«Смерть не является врагом, хотя и кажется им. Смерть не разрушает нас, хотя мы и думаем, что это так.

— Но если она не является нашим разрушителем, тогда что же она такое? — спросил я.

— Маги говорят, что смерть является единственным стоящим противником, который у нас есть, — ответил он. Смерть — это вызов для нас. Мы все рождены, чтобы принять этот вызов, — и обычные люди, и маги. Маги знают об этом, обычные люди — нет.

— Лично я думаю, дон Хуан, что жизнь, а не смерть является вызовом.

— Жизнь — это процесс, посредством которого смерть бросает нам вызов, сказал он.

— Смерть является действующей силой, жизнь — это арена действия. И всякий раз на этой арене только двое противников — сам человек и его смерть.

— Я предпочел бы думать, дон Хуан, что именно мы, человеческие существа, являемся теми, кто бросает вызов, — сказал я.

— Вовсе нет, — возразил дон Хуан. — Мы пассивны. Подумай об этом. Мы действуем только тогда, когда чувствуем давление смерти. Смерть задает темп для наших поступков и чувств и неумолимо подталкивает нас до тех пор, пока не разрушит нас и не выиграет этот поединок, или же пока мы не совершим невозможное и не победим смерть» [100].

Однако именно страх смерти становится и тем Стражем Порога, который препятствует им на этом пути. Мы уже говорили в соответствующем разделе о Таро, что смерть связана с необратимой и неподконтрольной трансформацией в неизвестное. Вставая на путь высшей магии, человек меняет, прежде всего, самого себя, освобождая от наносного, развивая свои слабые стороны, обуздывая владеющие им страсти и желания. И если до какого-то момента это изменение, эта трансформация происходит постепенно и подконтрольно, то неизбежно возникает момент, когда человек оказывается перед необходимостью отказаться от чего-то, что до того считал неотделимой частью себя самого. И никто не знает, что будет за этой чертой — кто посмотрит на тебя из зеркала. Именно в этот момент человека и охватывает страх. Страх потерять самое дорогое — себя.

Любое серьезное изменение в жизни человека отравлено страхом смерти. Это всегда смерть чего-то устоявшегося, известного и движение к чему-то новому и неизвестному, о чем ты имеешь только самые общие, подчас далекие от реальности представления. Более того, ни одна смерть не гарантирует, что после нее станет лучше, и со временем человек это осознает.

Однако, именно потому, что страх смерти является одним из базовых страхов человека, эзотерики так настойчиво пытаются приручить его и даже поставить себе на службу. Так, Карлос Кастанеда называет Смерть величайшим врагом человека, но и величайшим учителем Человека Знания, ведь тому, кто принял свою Смерть, бояться уже нечего, ничего страшнее смерти не может случиться в его жизни:

«Смерть — наш вечный попутчик. Она всегда находится слева от нас на расстоянии вытянутой руки, и смерть — единственный мудрый советчик, который всегда есть у воина. Каждый раз, когда воин чувствует, что все складывается из рук вон плохо и он на грани полного краха, он оборачивается налево и спрашивает у своей смерти, так ли это. И его смерть отвечает, что он ошибается и что кроме ее прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение. Его смерть говорит: "Но я же еще не коснулась тебя!"» [101]

Вторая Смерть

Еще одной любопытной концепцией, которая связана со страхом Смерти и небытия, является идея второй Смерти. Она получила свое развитие в Христианстве, однако мы сталкиваемся с ней за много веков до этого, например, в том же Египте. Так, в зале суда загробного мира рядом с весами Маат — богини истины и справедливости сидит пожирательница душ Амт. Если сердце умершего оказывается слишком тяжело (то есть он не праведен), она пожирает это сердце и это означает окончательную гибель человека, его растворение в небытии.

В Откровении Иоанна Богослова мы находим образное выражение:

«И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая» [102].

Как правило, смерть вторая трактуется как окончательная смерть души. Первая смерть — это смерть тела, после которой души, слишком привязанные к своему земному существованию, его благам и ценностям, не могут отделиться до конца от умершего тела и попадают по разным вариантам в ад или чистилище. Однако, большинство богословов сходятся на том, что ад есть не наказание, а возможность исправления. Это возможность осознать бренность телесного, материального, земного. Однако, когда суд уже совершился, тогда и смерть уже неуместна, излишня.

«Смерть первая есть (кроме смерти телесной) первое (не окончательное) отчуждение человеческой души от Бож. благодати; смерть вторая есть окончательное и бесповоротное суждение человека после страшного суда» [103].

Таким образом, именно смерть вторая является окончательной и бесповоротной, не дающей надежды на исправление. Если первая смерть может быть наказанием для грешников и милостью для праведников, то вторая смерть — кара для тех, кто уже не сможет исправиться:

«Таким образом, о первой телесной смерти можно сказать, что она добра для добрых и зла для злых. Вторая же ни для кого не бывает доброй, так как никто из добрых ей не подвергается» [104].

По сути, образ второй смерти можно рассматривать как попытку отодвинуть страх первой, физической смерти, как-то принизить ее, снизить степень ее фатальности и неподконтрольности человеку.

Образ Смерти в Таро

Аркан XIII («Смерть») Таро Тота.

В Таро образ Смерти представлен прежде всего на XIII Аркане Смерть, который соответствует знаку зодиака Скорпион и букве иврита Нун. На Древе Жизни аркан расположен между сефирами Нецах и Тиферет; таким образом, это последнее препятствие для Адепта, которое он должен преодолеть прежде, чем достигнет сефиру Тиферет, символизирующую обретение целостности, познание и собеседование со Священным Ангелом-Хранителем, обретение самости и прочие духовные достижения, по-разному именуемые в разных духовных традициях.

Стоит отметить, что Аркан Смерть при трактовке редко означает смерть как таковую, что показывает и его срединное положение, как на Древе Жизни, так и в системе Таро (13-й из 22 Старших Арканов). В современных колодах он, скорее, говорит о радикальной трансформации, процесс которой неподвластен вопрошающему, а результат для него неизвестен. Архетип Смерти здесь близок к эзотерическому пониманию смерти как посвящения и трансформации, вызываемой этим посвящением. Хотя в более ранних колодах, которые создавались в то время, когда смерть (в силу более низкого развития медицины и других наук) была ближе к человеку, чем сейчас, трактовка этой карты, как и ее иконография часто были более буквальными.

Аркан «Смерть» Таро Уэйта

Слово Нун на арамейском языке означает «рыба». С древних времен рыба служила символами смерти и воскресенья, Бога и его Противника. Великая Мать из шумерской мифологии, Тиамат, имевшая облик морского дракона, была убита и «разделана как рыба», чтобы впоследствии из ее останков была создана твердь небесная (божественный мир) и твердь земная (тварный мир, в котором мы живем). Согласно Талмуду, в конце времен, когда придет Мессия, Бог устроит пир праведникам, на котором будет подана плоть огромной морской чудовищной рыбы — Левиафана.

Греческое слово ICQUS, которое означает «рыба», представляет собой нотарикон (т.е. аббревиатуру) греческой фразы «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель» [105].

«Рыба, существо, обитающее и плавающее в воде, — пишет Алистер Кроули. — Здесь она выступает как символ смерти и, таким образом, соотносится с энергиями Скорпиона, с порождением посредством гниения. В своей конечной форме (н) эта буква напоминает головастика» [106].

Головастик — символическое подобие змеи (одной из форм знака Скорпиона), а также символ возникновения новой жизни из донного ила. Подробнее об этом см. в разделе, посвященном представлениям о Смерти в Телеме. Однако рыба — это не только символ смерти, но и символ размножения и наследования, то есть жизни. Библейский патриарх Иаков, благословляя сыновей Иосифа, пожелал: «И да расплодятся они на земле, как рыбы [в море]» [107]. Здесь мы снова видим связь смерти с плодородием, о которой подробнее говорилось выше.

Аркан «Смерть» Таро «Закон притяжения«

В Книге Тота Алистер Кроули пишет об этом Аркане:

«В алхимии данная карта иллюстрирует идею гниения — это специальный термин, которым адепты обозначают ряд химических изменений, ведущих к развитию окончательной жизненной формы из первоначального семени, дремлющего в Орфическом яйце» [108].

Кроули так описывает иконографию этой карты в колоде Таро Тота:

«На карте изображен танец смерти: главная фигура здесь — скелет с косой, а скелет и коса — преимущественно сатурнианские символы. Это кажется странным, поскольку прямых связей между Сатурном и Скорпионом нет; однако Сатурн обозначает базовую структуру всего сущего, ту фундаментальную природу вещей, которая остается неизменной в ходе обычных перемен, сопутствующих природным явлениям. Более того, он увенчан короной Осириса и символизирует Осириса в водах Аменти. И, более того, он — изначальный тайный Бог-творец, носитель мужского начала... Только вследствие искажения Традиции, путаницы с Сетом и с культом Умирающего Бога, который был превратно истолкован, испорчен и извращен приспешниками Черной Ложи, этот символ стал восприниматься как олицетворение дряхлости и зла.

Под взмахами его косы возникают пузыри, в которых начинают зарождаться новые формы жизни, созидаемые им в танце; и формы эти также танцуют» [109].

Аркан «Святая Смерть» Таро Santa Muerte

В других колодах Таро образ смерти трактуется по-разному. Так, Таро Райдера-Уэйта показывает смерть как силу, перед которой склоняются все и все становятся равны. За основу взяты христианские мотивы всадника на бледном коне. Эта идея повторяется во многих колодах Таро так или иначе. Чаще всего мы видим просто различное художественное воплощение этой идеи.

Хотя в некоторых современных колодах авторы стараются дать свое прочтение этому образу. Так, в колоде «Закон притяжения» Смерть представлена в виде куколки, превращающейся в бабочку. Этот же образ обыгрывается в колоде Серебряное Колдовское Таро. Это очень глубокий образ, который подчеркивает именно трансформационную сторону Аркана Смерть.

Языческое Таро Джина М. Пейс. XIII Аркан

Любопытный образ беременной смерти, которая ждет рождения дитя в новый мир (мир смерти) демонстрирует нам и Таро Святой Смерти, но к значениям этого Аркана можно добавить и идею освобождения от бремени. Действительно, рождение из материнской утробы является для младенца такой же необратимой трансформацией в неизвестное, силой, с которой он не может ничего поделать, лишь подчиниться ей.

Пожалуй, в контексте эзотерической трактовки Смерти стоит упомянуть Языческое Таро Джина М. Пейс, где на Аркане Смерть изображено довольно классическое посвящение. Девушке в темном балахоне служители в светлых балахонах завязывают глаза, и вместе с тем к ее руке подлетает бабочка — традиционный символ души и в то же время символ трансформации. Таро Долины Миражей дает нам образ Феникса, который во многих колодах более уместен для символизма XX Аркана. Тот же образ мы видим в Таро Солнца и Луны, где этот Аркан называется «Смерть — Перерождение».

Некоторые колоды особенно подчеркивают преемственность и круговорот жизни и смерти. Например, Таро «Книга Теней», где на XIII Аркане изображен праздник Йоля и два короля — король Падуб и король Остролист, которые сменяют друг друга на царстве в соответствии со сменой времен года. Таро Старого Пути помещает на Аркан вместе с фигурой Смерти также и младенца, подчеркивая ту же идею. Ребенка, мирно играющего с черепом, мы видим и на Аркане Смерть Таро «Путь предков».

В целом, большинство современных колод тяготеет к смягчению негативного образного ряда этого Аркана. Особенно это касается колод, ориентированных в большей степени на эзотерическое толкование образов.

Понимание Смерти и Телеме

Многие работы Алистера Кроули, как и других эзотериков, так или иначе касаются темы смерти. Однако Дж. Дэниел Гантер в своей работе «Посвящение в Новом Эоне» показывает принципиальное отличие в понимание Смерти и в роли Смерти в Телеме и в других эзо- и экзотерических учениях того периода:

Эмблемы смерти издавна занимали важное место в мифологии всех религий и духовных орденов. Говорится о «символах смерти» и в телемитской Книге Закона. Едва ли этот мотив когда-нибудь исчезнет окончательно, если только человек не достигнет бессмертия во плоти. Но в своем отношении к эмблемам смерти доктрина Нового Эона разительно отличается от той, что господствовала в Эоне Осириса. Посвятительная система Нового Эона по-прежнему изобилует символами смерти — этим мощным орудием перемен и преображения. Но радикальное отличие их нынешней роли от той, которую они играли в прошлом, сводится для последователей Телемы к двум пунктам:

1. мистическая смерть более не является символом Наивысшего Достижения;
2. учение о Второй Смерти отвергнуто [110].

В христианской доктрине смерть как великое неизвестное таит в себе вечное проклятие для всех, кто не принял Иисуса как сына Божьего и спасителя мира. Верующим будет дарован Рай, в котором нет места тьме смерти и страдания. Неверующие же будут «извержены будут во тьму внешнюю» [111]. Эта «тьма внешняя», или Ад — Вторая Смерть, смерть души, о которой мы писали выше. Телема же отрицает идею кары после смерти за неверные поступки:

«Глупость в ущерб себе — это ложь. Похвальба невинностью — ложь. Будь сильным, о человек! вожделей, наслаждайся всем, что волнует чувства и несет упоенье; и не страшись, что за это какой-нибудь Бог отвергнет тебя. Я один: там, где я, Бога нет» [112].

Смерть и растворение в Боге отныне не является высшим достижением (об этом ниже). Скорее достижением является выход за границы представлений о смерти, за границы сковывающего человека страха смерти, не позволяющего реализовывать себя при жизни.

«…Вера человека в то, что он — смертный (Осирис), должна уступить место осознанию того, что он — Венценосное Дитя (Хор)» [113].

Смерть в работах Алистера Кроули

Идея Смерти часто возникает в работах Алистера Кроули, как и в работах других философов, магов и эзотериков. Концепция понимания Смерти в Телеме коренится в различных работах Алистера Кроули, и в первую очередь, конечно, относящихся к корпусу Святых Книг, и в Книге Закона. На первый взгляд может показаться, что понимание это противоречиво. Так, в 44 стихе II главы Книги Закона говорится:

«Нет ужаса после смерти. Там растворенье и вечный экстаз в поцелуях Ну» [114].

Однако уже следующий стих разбивает эту умиротворяющую и вдохновляющую картину:

«Смерть — это для псов» [115].

Это противоречие разрешается, если рассматривать Телему в различных ипостасях.

Погребальная стела египетского жреца Анх-эф-на-Хонсу, известная в Телеме как Стела Откровения.

Как экзотерическое философско-социальное учение она ставит своей целью при описании феномена смерти в первую очередь освободить своих последователей от страха, который отравлял бы их жизнь. Жизнь человека должна быть свободна от гнетущего страха смерти, а реализации его воли не должны мешать представления о посмертном суде, где его действия могут признать греховными. И потому богиня бесконечного пространства и любви Нуит уверяет:

«Я дарую немыслимые радости на земле: уверенность — а не веру — при жизни в том, что будет по смерти; покой несказанный, отдохновение и блаженство; и я не требую взамен никаких жертв» [116].

Но как эзотерическое магико-мистическое учение Телема ставит перед адептами, идущими по пути Высшей магии, иные цели — совершенствование собственной Воли как в жизни, так и в посмертии. Это путь не для всех, а лишь для тех, кто готов посвятить свою жизнь тому, чтобы закалить свою Волю настолько, чтобы и после Смерти она не исчезла и не рассыпалась прахом под влиянием демона рассеяния Хоронзона. Они могут по своей воле выбирать, чего они хотели бы после смерти. В центральной Книге Телемы — Книге Закона говорится о «празднестве Жизни и большем празднестве Смерти». В Книге Лжей Кроули дает к этой строке комментарий:

«Смерть — завеса Жизни, а Жизнь — завеса Смерти: и та, и другая — Боги» [117].

Несмотря на склонность к романтизации Смерти, которая присутствует в работах многих эзотериков, Кроули прямо указывает на то, что

«Смерть бессильна против жизни» [118].

И этот же образ мы видим в работе «Бессонный мир», где описывая путь, соответствующий Смерти, Кроули пишет:

«Там мы не встретили никого, кроме какого-то старенького господина без единого клочка мяса на костях. В руках у него была коса, и он, выбиваясь из сил, пытался скосить траву на лугу. Но чем быстрее он махал косой, тем быстрее пробивалась из-под земли новая трава» [119].

Таким образом, несмотря на крайнее почтение и важную роль смерти в философской системе Телемы, смерть понимается здесь не как окончательное уничтожение, которое есть благо само по себе, но как залог жизни, продолжающейся через перемены, предполагающие отмирание старого для рождения нового.

Экзотерические представления о Смерти в Телеме

Книга Закона довольно часто упоминает Смерть в разных контекстах. Кроули постарался резюмировать свои взгляды на смерть и то, что говорится в Книге Закона в Liber CVI [Книга 106] [36], которая так и называется «О смерти». Эта работа обращена к «Прославленной Даме Анне Райт, Сотоварищу Святого Грааля, сияющей, как луна, дабы она и сестры ее могли нести утешение всем нуждающимся в таковом на пороге смерти и всем, кто возлюбил их» [36]. Кроули предлагает доктрину Смерти, которая, по его словам, может утешить и укрепить больных. Поскольку в основе этой доктрины лежит утешение, она носит скорее экзотерический — всеобщий — характер, хотя в тексте даются некоторые поэтические указания и на более глубокое понимание смерти.

Работа разделена на 3 небольшие части. В каждой из них смерть и бессмертие рассматривается с определенного угла зрения. Первая часть рассматривает их с позиции Нуит — мирового пространства, в котором растворится адепт. Вторая — с позиции Хадита, ядра личности человека, его творящей энергии. Третья же — с точки зрения Ра-Хор-Хута.

В работе Кроули излагает следующие основные идеи:

Сказано в «Книге Закона»: «Каждый мужчина и каждая женщина — звезда» [37]. Это Наша Владычица Звезд говорит с тобой, о звезда, частица Тела Нуит! Внемли, ибо уши твои замкнулись для презренного шума земли; бесконечное безмолвие Звезд манит тебя музыкой, не доступной земному слуху... подумай, что скоро уже все грубое спадет с тебя, и ты прянешь в ее объятья и растворишься в любви ее, как росинка в поцелуях рассвета. Не в том ли блаженство Нуит, что бытие непрерывно, а тело ее вездесуще? [38] Вся твоя боль была от того, что этого ты не знал; но когда спадет с тебя грубый покров, ты увидишь, что все сущее едино. Вот Она говорит: «Я дарую немыслимые радости на земле: уверенность — а не веру — при жизни в том, что будет по смерти» [39]. И ты это знал. Время, пожирающее детей своей, не властно над теми, кто рожден не от Времени. Для тех, кто знает о бессмертии своем, кто пребывает в вечности, кто постигает Нуит, для восседающих на колеснице солнца — нет для них смерти той, что люди называют смертью. Нет во вселенной тьмы, кроме как в тени планет, грубых и темных, да и та мимолетна; сама же вселенная — океан вечного света. Так же и смерть — только краткий миг; ты укрылся в тени своего грубого тела и, принимая ее за реальность, трепетал от страха. Но оборот по орбите почти завершен, и тень вот-вот схлынет. А за ней — растворенье и вечный экстаз в поцелуях Ну! [40]...

Слушай же голос свой, звучащий в тебе. Пламя, горящее в сердце каждого человека и в ядре каждой звезды [41], — не это ли Хадит? Не Он ли — Жизнь и податель Жизни? А потому познавший Его не познал ли смерть? [42] Ибо не раз видел ты, что смерть и Любовь — близнецы. Ныне же смерть скачет с тобою бок о бок на коне своем и с копьем в руке, а ты, охотник, преследуешь Волю свою чрез леса Вечности, чьи деревья — власы госпожи твоей, Нуит! [43] Трепещи же восторгом жизни и смерти! [44] Знай, охотник могучий и быстрый: добыче уже не уйти! Еще один, последний рывок — и победа твоя. Дева Вечности простерлась пред тобою, она — во власти твоей, а ты — Пан! смерть скрепит обет нашей вечной любви [45]. Или ты не боролся изо всех своих сил? смерть увенчает всё [46]. Крепче! Стой, не склоняясь! Выше голову! не дыши так глубоко — умри! [47]

Или ты все еще не сбросил колючие путы шиповника, что сам же и сплел в магическом танце своем на земле? Или глаза твои не укрепились вполне для сияния звездного света? Не пришло еще время покинуть эту юдоль, расстаться с тенями сумерек? Что ж, если такова Твоя Воля, то нет у тебя иного права, кроме как творить Волю Твою! [48] Люби по-прежнему эти земные фантомы; ты сделал себя Царем; и если тебе угодно забавляться игрушками материи, то не для того ли они созданы, чтобы служить и угождать тебе? Если так, то следуй в уме своем за чудесным словом Стелы Откровения. Возвращайся, если пожелаешь, из обители Звезд; живи в смертности и наслаждайся ею. Ибо сегодня ты — Владыка Небес и Земли.

«Усопший Анх-эф-на-Хонсу

Правдиво и спокойно молвит:

О ты, чья суть сияньем полнит

Луну небес, единодланный!

Тебя вплетаю в ткань заклятий,

Тебя маню волной напева!

Усопший Анх-эф-на-Хонсу

Покинул сонм блуждающих во мраке

И приобщился к сонму светозарных,

В Дуант вошел он, в звездную обитель,

Ключи приняв.

Усопший Анх-эф-на-Хонсу

Сошел во тьму и вышел невредимым,

Дабы вкушать услады средь живущих

При свете дня» [49].

Эзотерические представления о смерти в Телеме

Некоторые более тонкие нюансы представлений о Смерти в Телеме Кроули дает в таких работах, как Канон Гностической Мессы и Книга Лжей. Можно сказать, что здесь представлен более глубокий и более эзотерический взгляд на Смерть. Может возникнуть вопрос, если Нуит принимает всех и всем уготован вечный экстаз в ее поцелуях, то зачем же тогда к чему-то стремиться, превосходить себя и других, идти по пути познания и самосовершенствования, наконец, проходить этапы посвятительного пути. Ответ на это мы находим в Каноне Гностической Мессы.

В Гностической Мессе Смерти посвящена десятая молитва из «чина молитв, коих число — одиннадцать»:

«О, срок всему живому, чье имя непостижимо! Благоприятствуй нам, когда придет твой час» [120].

Перед этой молитвой Кроули делает пометку: «Все стоят, подняв голову и открыв глаза». Это показывает особое отношение к Смерти, которое перекликается и с положениями Книги Закона «Празднество Жизни и большее празднество — Смерти» [121].

Однако, важным является то, что несмотря на все уважение к Смерти, Кроули не завершает молитвой к ней чин молитв. Далее следует одиннадцатая молитва Дьякона, которая озаглавлена «Цель»:

«Тем, с чьих очей спала пелена жизни, да будет даровано исполнение их истинной Воли! Желают ли они раствориться в Бесконечности или соединиться со своими избранниками и возлюбленными; желают ли они созерцать или пребывать в покое; желают ли они трудов и героических свершений в воплощении на этой ли планете, на другой ли, или на любой Звезде, или же иного, чего бы то ни было, — да будет им даровано исполнение их Воли. Да! Исполнение их Воли! AUMGN. AUMGN. AUMGN».

Обе молитвы прихожане слушают стоя. Именно одиннадцатая молитва Дьякона говорит о представлениях о посмертии в Телеме для тех, кто не просто живет в соответствии с мировоззрением Телемы, но ставит перед собой некую духовную цель. Истинная цель Телемита состоит не в растворении в поцелуях Нуит, а в том, чтобы получить при смерти право выбора, право свободно творить свою Волю. Он может желать этого растворения (раствориться в Бесконечности), однако может желать и чего-либо иного. И именно получить возможность осознанно выбирать свой дальнейший путь в соответствии со своей Волей и является той целью, ради которой он упорно раскрывает, трансформирует и превосходит себя.

Книга Лжей говорит о единстве жизни и смерти, а также о смерти как основе любого посвящения. Так, первая глава книги, соответствующая первой букве иврита Алеф, символизирующей начало, посвящена Бездне, разделяющей тварный мир и божественный, то есть границе между воплощенным, проявленным, живым и невоплощенным, непроявленным миром потенциальности, откуда все проявляется и куда возвращается после смерти. Высшая триада богов Телемы рассматривается здесь с точки зрения того, что ее поддерживают или питают процессы смерти и рождения, которые суть законы вселенной. Далее утверждается тождество двух этих процессов:

«...PAN: Двойственность; Энергия; Смерть.

Смерть; Рождение: опоры «О!»

Породить — значит, умереть; умереть — значит, породить.

Брось Семя на Поле Ночи.

Жизнь и Смерть — два имени [буквы] А.

Убей себя.

Ни того, ни другого в отдельности недостаточно» [122].

Здесь мы видим отсылку к древним аграрным мистериям (таким, как мистерии Элевсина, например). Зерно не может ничего породить, пока оно не будет похоронено — закопано в землю, и не начнет разрушаться изнутри — прорастать. Именно разрушение, то есть смерть зерна дает начало жизни ростка. Оставаясь целым, не поддаваясь процессам распада, зерно останется бесплодным. Именно поэтому Кроули пишет:

«Породить — значит, умереть; умереть — значит, породить».

Умирая, адепт не вливается в существующую вселенную, не растворяется в ней, но порождает новую вселенную, соответствующую его Воле. Метафорически такую смерть Кроули описывает как соединение с Бабалон — богиней всего сущего, а порожденную адептом Вселенную как Дочь Бабалон [123].

Аркан XVI («Башня»).

Эту тему Кроули развивает в 16 Главе Книги Лжей, которую необходимо трактовать с учетом символизма 16-го Аркана Таро — Башня. В комментарии Кроули указывает, что «в этой главе смерть рассматривается как разновидность бракосочетания»:

«Если есть смерть, то есть перемены и есть отдельное "я"; был бы ты ТЕМ, что не имеет личности, что пребывает вне перемен и даже вне неизменности, разве могла бы смерть коснуться тебя?

Рожденье отдельного "я" — экстаз; и смерть его — тоже.

Любовь убивает отдельное "я"; кто не любит любви?

Так полюби же смерть и страстно стремись к ней.

Умирай каждый день» [124].

В комментарии Кроули указывает, что трактовать эту главу необходимо с учетом предыдущей главы (связанной с Арканом Дьявол Таро Тота); по сути, 16 глава является комментарием к ней. В пятнадцатой же главе Кроули возвращается к символизму зачатия и порождения, связанного с тем самым зерном из первой главы:

«...Мощно и прямо воздвигнут ФАЛЛОС Воли моей. Семя его есть То, что несу я в себе от Вечности; и оно растворяется в Теле нашей Владычицы Звезд...» [125].

Аркан XV («Дьявол»).

Следует отметить, что в эзотерических представлениях мы не встречаемся с идеей возвращения. Воскрешение после смерти — это всегда нечто новое. Человек не может вернуться из мира смерти тем, кем он был. Более того, вероятно, он даже не может вернуться в тот же мир, который покинул, он должен породить свой мир в соответствии со своей Волей из бесконечного поля потенциальных возможностей. По сути, старая личность должна умереть, а возродиться должно что-то иное — дитя. Это подчеркивается в 18 главе Книги Лжей:

«Воистину, любовь есть смерть, а смерть есть жизнь грядущая.

Человек не возвращается: поток не течет вспять, и нет более прежней жизни — есть новая жизнь, чужая...»[126]

Таким образом, если пройдя через смерть-посвящение, человек вернулся прежним, то посвящения по сути своей не произошло. Наибольшую опасность представляет ситуация, когда человек смог прикоснуться к смерти, но не был готов к тому, чтобы пройти через чинимые ею разрушения, трансформироваться, умереть и возродиться кем-то иным. Кроули пишет:

«Величайшая опасность при Переходе через Бездну заключается в том, что при отсутствии должной подготовки Адепт может поддаться страху перед потерей индивидуальности и отождествиться с какой-либо из частей своего разрушаемого «я». В результате он превращается в так называемого Черного Брата, или Брата Пути Левой Руки. Это состояние характеризуется абсолютной замкнутостью индивида на своем эго; оно считается необратимым и расценивается как окончательная духовная смерть. По сути, Черные Братья аналогичны любому объекту Бездны из вышеприведенного описания: они «...кричат: “Я есмь я!”; они отвергли Любовь, ограничив ее и обратив лишь на собственное свое естество”.

Но если Адепт окажется должным образом подготовлен к испытанию Бездны, его эго — низшее, иллюзорное «я» — в результате будет полностью разрушено, и он переродится в новом качестве — как Дитя Бездны (англ. Babe of the Abyss). Так в системе A.·.A.·. называется промежуточная ступень, отделяющая Второй орден от Третьего» [127].

Смерть в посвятительной системе Телемы

О связи смерти с посвящением говорится и в 43 главе Книги Лжей:

«Смерть едет на Верблюде Посвящения.

О ты, сгорбленный и жестоковыйный, стонущий в Асане своей, — смерть освободит тебя!

...все твои устремления — к смерти: смерть — венец всех устремлений твоих..» [128].

Первая строка отсылает к арабской пословице «Смерть едет верхом на Верблюде» и ко второму Аркану Таро — Верховная Жрица, который соответствует букве Гимель, что означает «верблюд». Кроули поясняет:

«В первом абзаце может подразумеваться учение о смерти как наивысшей форме посвящения. Посвящение — это отнюдь не простой феномен. Любое посвящение совершается на нескольких планах, причем далеко не всегда оно даруется на всех этих планах одновременно. Зачастую, или даже, можно сказать, как правило, интеллектуальное и нравственное восприятие истины предшествует духовному и физическому. Неразумно объявлять себя посвященным до тех пор, пока этот процесс не завершился на всех планах» [129].

Строку «все твои устремления — к смерти: смерть — венец всех устремлений твоих» имеет смысл анализировать в совокупности со словами Книги Закона:

«Трепещи восторгом жизни и смерти! Ах! твоя смерть будет прекрасна; всякий, кто узрит ее, будет доволен. Твоя смерть скрепит, как печатью, обет нашей вечной любви. Приди! Возвысь свое сердце и возликуй! Мы едины; нас нет» [130],

а также

«Всегда стремись к большему! и если ты истинно мой (а в этом не сомневайся), и если ты радостен вечно, то смерть увенчает всё» [131].

Таким образом, устремление к смерти здесь рассматривается как некая предельная цель, недоступная при жизни, итог яркой жизни, но вовсе не призыв к окончанию жизни. Книга Закона прямо говорит о том, что

«Смерть запретна, о человек, для тебя. Долгота твоей жажды станет мощью ее величия. Долго живущий и страстно жаждущий смерти — вовеки Царь меж Царей» [132].

Таким образом, жажда смерти никак не связана с воплощением этого стремления. Скорее, она является недостижимой целью, которая заставляет практика не останавливаться на пути до самого конца.

Аркан XX («Эон»).

Довольно любопытны идеи Джеймса Гантера, изложенные им в книге «Посвящение в Новом Эоне». Здесь он описывает отличие роли смерти в системе посвящения на примере телемического ордена А.А. Так, он указывает, что в Эоне Ребенка, то есть в Новом Эоне центральный посвятительный опыт не катастрофичен в отличии от опыта Старого Эона. Смерть не является здесь обязательным условием достижения мистической сопричастности с Богом. Развитие Посвященного теперь основывается на формуле Ребенка.

Аркан «Страшный Суд»

В колодах Таро, которые относятся к Старому Эону, XX Аркан Таро изображался как Страшный суд и воскресение мертвых. Эта форма карты восходит к описанию из I Кор. 15:51—52:

«… не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными…».

Но в телемическом Таро на этой карте изображена Стела Откровения и призрачный младенец-Гор на ее фоне.

На первый взгляд, формула Хора может показаться схемой непрерывного и постоянного развития, начинающегося с рождения Ребенка и продолжающегося как обычный жизненный цикл. Но это впечатление ошибочно, и здесь заключена Тайна. Действительно, путь Посвященного в Новом Эоне подобен пути развития ребенка. Однако начальной точкой его служит не рождение и даже не зачатие. Если бы это было так, то конечной точкой такого пути неизбежно стала бы смерть. Формула Хора же, напротив, отрицает идею мистической смерти:

«Смотри! где ныне тьма, и страх, и стенанья? Ибо вы родились для жизни в новом Эоне; и вы не умрете» [133].

С другой стороны, изречение «Mors Janua Vitae» [134] остается верным и даже не содержит в себе парадокса. Путь Посвященного ведет не от зачатия или рождения к смерти, а, наоборот, уводит прочь из царства мертвых. Непосвященный мертв духом, погребен в клипотических отбросах в «старой серой земле». И поскольку он начинает путь как мертвец, первая его задача — воскреснуть от смерти, которую непосвященные называют жизнью, и тем самым повернуть Колесо вспять, дабы стать Ребенком и снова войти в чрево Матери [135].

По сути, Смерть должна стать для адепта новым рождением. В символе Веры говорится о лоне, в котором все упокоятся, и лоно это — Бабалон. Однако, когда семя жизни попадает в лоно, происходит зачатие и рождение дитя. Именно это и является результатом смерти для адепта.

В посвятительной системе ОТО степени нижней триады Человека Земли символически соотносятся с зачатием, рождением, жизнью и смертью. Таким образом, здесь сохранены вроде бы обычные линейные представления о жизни от рождения до смерти, однако триада Человека Земли на этом не заканчивается. Смерти соответствует Третья степень О.Т.О. — Мастер Маг, однако триада заканчивается Четвертой степенью, состоящей из двух частей:

• Совершенный Маг и Сотоварищ Святой Королевской Арки Еноха — Человек выходит в Мир вне смерти.
• Совершенный Посвященный или Принц Иерусалимский (P.I) — Уничтожение или Совершенное Начало.

Кроме того, Третья степень, соответствующая смерти, соотносится с чакрой свадхистана — чакрой зачатия и рождения. Таким образом, идея о том, что смерть является вовсе не концом, а скорее началом пути, прослеживается и здесь.

Примечания

1. Борхес, Хорхе Луис. Алеф / Издание на русском языке, оформление ООО «Издательская Группа "Азбука-Аттикус"», 2021 (Электронное издание). — C. 21.

2. Survey of Scientists Finds A Stability of Faith in God — NYTimes.com.

3. Хорган, Джон. Еще раз о конце науки.

4. Прямого указания на бессмертие Каина в Торе нет. Изгоняя Каина с его земли, Господь говорит: «Поэтому любому, кто убьет Каина, отомстится всемеро! И Господь отметил Каина [особым] знаком, чтобы всякий, кто его встретит, не [смел] его убить». Таким образом, Каин получает защиту от случайной смерти, но не избавлен от смерти от старости и болезни. Между тем, если дальнейшее описание библейских персонажей, в том числе и Адама, заканчивается словами «...жил ...лет и умер» (за исключением Ханоха, который «ходил пред Богом, [а затем] его не стало — Бог взял его [к Себе]»), то после упоминания потомков Каина, нигде нет упоминания о сроке его жизни и его смерти. Именно этот мотив и породил миф о бессмертии Каина.

5. Борхес, Х.Л. Алеф / Издание на русском языке, оформление: ООО «Издательская Группа "Азбука-Аттикус“», 2021 (Электронное издание). — С. 18.

6. Новая философская энциклопедия.

7. Спиноза, Бенедикт. Избранные произведения. — Т. 1. — М., 1957. — C. 576.

8. Новая философская энциклопедия.

9. Scheler, М. Schriften aus dem Nachlaß. — Bd. 10. — Вerlin, 1957. — S. 12.

10. Heidegger, Мartin. Sein und Zeit. — Tübingen, 1960, — S. 237

11. Кроули, Алистер. Видение и Голос. Книга Еноха. — М.: Ганга, 2010. — С. 38.

12. Новая философская энциклопедия.

13. Египетская книга мертвых.

14. Тора, Берешит, глава 3, 22.

15. Тора, Берешит, глава 3, 19.

16. Тропарь Пасхи «Христо́с воскре́се из ме́ртвых, сме́ртию смерть попра́в, и су́щим во гробе́х Живо́т дарова́в».

17. «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира» (Мф. 25:34).

18. Тора, Берешит, глава 3, 21.

19. Морозов, Олег. Что религии говорят о смерти.

20. Большая российская энциклопедия, Загробный мир.

21. Коран, аль-Кияма 75:22, 23.

22. Пиотровский, М.Б. ал-Джанна // Ислам: энциклопедический словарь / Отв. ред. С. М. Прозоров. — М.: Наука, ГРВЛ, 1991. — С. 59-60.

23. Пушкарь, Борис Николаевич (еп. Вениамин). Священная Библейская история Ветхого Завета.

24. Кант, И. Метафизика нравов в двух частях // Сочинения. В 6 т. — М.: Мысль, 1965. — Т.4, ч.2. — С. 359.

25. Ильин, И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. — СПб.: Наука, 1994.

26. Бэкон, Ф. Опыты или наставления нравственные или политические. Сочинения. — В 2 т. — М.: Мысль, 1972. — Т.1, с. 132.

27. Ваикра, 71а.

28. Сота, 13б.

29. Бытие, 2,7.

30. Екклесиаст, 12,7.

31. Прп. Ефрем Сирин. Творения — М.: Русский издательский центр им. святого Василия Великого, 2014. — C. 33, 524.

32. Свт. Иоанн Златоуст. Творения в русском переводе: В 12 т. — СПб.: Санкт-Пет. дух. акад., 1895—1906. — С. 44, 739.

33. Тропарь Пасхи.

34. Будур, Наталия Валентиновна. Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков.

35. Марко Поло, Посидим, альбом «Шелковый путь».

36. Liber CVI.

37. Кроули, Алистер. Книга Закона, I:3.

38. Кроули, Алистер. Книга Закона, I:26, парафраз.

39. Кроули, Алистер. Книга Закона, I:58.

40. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:44.

41. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:6.

42. Кроули, Алистер. Книга Закона, парафраз.

43. Кроули, Алистер. Книга Закона, I:59, парафраз.

44. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:66, парафраз.

45. Там же, парафраз.

46. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:72.

47. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:68.

48. Кроули, Алистер. Книга Закона, I:42.

49. Поэтический парафраз надписи на оборотной стороне Стелы Откровения.

50. Grabka, G. Christian Viaticum: A Study of its Cultural Background // Traditio. — 1953. Vol. 9. — P. 6-7.

51. Платон. Федон, 64 А.

52. Бэкон, Ф. Опыты или наставления нравственные или политические. Сочинения. — В 2 т. — М.: Мысль, 1972. — Т.1. C. 132.

53. Шопенгауэр, А. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа // Шопенгауэр А. Сборник произведений. — С. 215.

54. Гуревич, П.С. Философская антропология. — Том 2. — М., 2018. — С. 106-107.

55. Пропп, Владимир Яковлевич. Исторические корни волшебной сказки. — Л-д: Издательство Ленинградского университета, 1986. — С. 287-288.

56. Эпос о Гильгамеше, Таблица VI.

57. Гомер. Илиада XVI, 453-455.

58. Орфический гимн LXXXVII

59. Ригведа, мандала Х, гимн 2.

60. Ерёмина, В.И. Историко-этнографические истоки «общих мест» похоронных причитаний // Русский фольклор: [материалы и исслед.]. — Т. 21: Поэтика русского фольклора. — Л., 1981. — С. 73.

61. Причитания Северного края, собранные Е.В. Барсовым. — С. 25-26.

62. Истомин, Ф.М. О причитаниях и плачах, записанных в Олонецкой и Архангельской губерниях // Живая старина. — Вып. 3. — [СПб.], 1892. — С. 141.

63. АЛФ. Зап. от А.А. Дьяченко, 1933 г. р., в с. Ухта Каргопольского р-на Архангельской обл. в 1996 г. ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ, Смерть как персонаж похоронных причитаний Русского Севера, М. Д. Алексеевский, сборник Мортальность в литературе и культуре.

64. АЛФ. Зап. от З. И. Еремеевой, 1949 г. р., в с. Лядины Каргопольского р-на Архангельской обл. в 1997 г. ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ, Смерть как персонаж похоронных причитаний Русского Севера, М. Д. Алексеевский, сборник Мортальность в литературе и культуре.

65. АЛФ. Зап. от К. И. Зуевой, 1937 г. р., в с. Казаково Каргопольского р-на Архангельской обл. в 1998 г. ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ, Смерть как персонаж похоронных причитаний Русского Севера, М. Д. Алексеевский, сборник Мортальность в литературе и культуре.

66. Балашова, А.Ф. Образ женщины в белом в сюжетах современных быличек: происхождение и функции // Материалы Междунар. молодеж. науч. форума «ЛОМОНОСОВ — 2012». — М., 2012 (цит. по электронному ресурсу).

67. Откровение Иоанна Богослова, 6:7-8.

68. Книга Исхода, 12:23, 29.

69. Авода Зара, 20.

70. Ангелы (статья из Электронной еврейской энциклопедии).

71. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.

72. Мидраш Дварим раба.

73. Кастанеда, Карлос. Сила безмолвия. Электронное издание.

74. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л-д: Изд-во Ленинградского университета, 1986. — С.53-54.

75. Кроули, Алистер. Книга Лжей. Кефалан Б.

76. Кроули, Алистер. 777. Каббала Алистера Кроули / Пер. с англ. А. Блейз. Исправленное и дополненное издание. — М.: Ланселот, 2011.

77. Брат Марсий. Сестра IC. Буквы иврита в магии и Таро. — М.: Телема, 2020. — С. 116-117.

78. Бродский, Иосиф. Натюрморт.

79. Кроули, Алистер. Книга Закона, I:51.

80. Книга Екклезиаста.

81. Бытие 1.2.

82. Кроули, Алистер. Книга Хет, 5-6.

83. Там же, 13-16.

84. Откровение Иоанна Богослова, 14:14-20.

85. Откровение Иоанна Богослова, 14:9-10.

86. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л-д: Изд-во Ленинградского университета, 1986. — С. 266.

87. Кроули, Алистер. Сердце Мастера. Книга Лжей. — М.: Ганга; Телема, 2009. — С. 47.

88. I Орфический гимн Гекате.

89. XI Орфический гимн Пану.

90. LVII орфический гимн ГЕРМЕСУ АТОНИЧЕСКОМУ.

91. LXXI орфический гимн МЕЛИНОЕ.

92. Гантер, Дж. Дэниел. Посвящение в новом Эоне. Путешествие внутрь. — [М.]: ALRF, 2016. — С. 13.

93. Там же, с. 15.

94. Евангелие от Марка, 8:31.

95. Евангелие от Иоанна, 19:19.

96. Ср. Ин. 19:19-22: «Пилат же надписал и надпись, и поставил на кресте. Написано было: Иисус Назорей, Царь Иудейский. Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по-еврейски, по-гречески, по-римски. Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат отвечал: что я написал, то написал».

97. The Equinox, I:3,. P. 211-212.

98. Послание к Галатам, 2:19; Второе послание к Тимофею, 2:12 (2Тим., заметим, не вошло в Апостоликон).

99. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л-д: Изд-во Ленинградского университета, 1986. — С. 53-54.

100. Кастанеда, Карлос. Сила безмолвия. Электронное издание.

101. Кастанеда, Карлос. Колесо времени. Электронное издание.

102. Откровение Иоанна Богослова, 20:14.

103. Проф. А.П. Лопухин.

104. Августин, Аврелий. О Граде Божием.

105. Брат Марсий. Сестра IC. «Буквы иврита в магии и Таро». — М.: Телема, 2020. — С. 115.

106. Кроули, Алистер. 777. Каббала Алистера Кроули. — М.: Ланселот. 2011. — С. 138.

107. Берешит, 48:16.

108. Кроули, Алистер. Книга Тота. — М.: Телема. 2021. — С. 147.

109. Кроули, Алистер. Книга Тота. — М.: Телема. 2021. — С. 148-149.

110. Гантер, Дж. Дэниел. Посвящение в новом Эоне. Путешествие внутрь. — [М.]: ALRF, 2016. — С. 20.

111. Евангелие от Матфея, 1:8.

112. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:22-23.

113. Кроули, Алистер. Комментарий к «Liber LXV», IV:26.

114. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:44.

115. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:45.

116. Кроули, Алистер. Книга Закона, I:58.

117. Кроули, Алистер. Книга Лжей, гл. 43.

118. Кроули, Алистер. Книга Лжей, Глава 82, комментарии.

119. Алистер Кроули, Бессонный мир.

120. Русский перевод «Liber XV. Ecclesiae Gnosticae Catholicae Canon Missae».

121. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:42.

122. Кроули, Алистер. Книга Лжей, Глава A.

123. Кроули, Алистер. Liber IX. Видение 9-го эфира // Кроули, А. Видение и Голос. Книга Еноха. — М.: Ганга, 2010.

124. Кроули, Алистер. Книга Лжей, Глава 16.

125. Кроули, Алистер. Книга Лжей, Глава 15.

126. Кроули, Алистер. Книга Лжей, Глава 18.

127. Кроули, Алистер. Книга Сердца, обвитого Змеем. Священный Ангел-Хранитель. — М.: Телема, 2019. — С. 55-56.

128. Кроули, Алистер. Книга Лжей, Глава 43.

129. Кроули, Алистер. Книга Лжей, Глава 43, комментарии.

130. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:66.

131. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:72.

132. Кроули, Алистер. Книга Закона, II:73-74.

133. Кроули, Алистер. Liber CDXVIII. Видение 22-го эфира // Кроули, А. Видение и Голос. Книга Еноха. — М.: Ганга, 2010.

134. «Смерть — врата жизни» (лат.).

135. Дж. Гантер, Дж. Дэниел. Посвящение в новом Эоне. Путешествие внутрь. — [M.]: ALRF, 2016. — С. 33-35

136. Кроули, Алистер. Liber СССXLIII Amrita. Некоторые комментарии об эликсире жизни.

137. Там же.

138. Там же.