Секретность

«Тайна свыше» (Secret d'en haut), Ипполит Мулен (Hypolite Moulin), (1879)

Секретность — это практика сокрытия информации от определенных лиц или групп, которым «не нужно знать», возможно, при обмене ею с другими лицами. То, что хранится в тайне, известно как секрет.

Античность

Введение

Единственный эффективный способ изучать феномен секретности в античной культуре — это изучать его как социальный феномен. Личные секреты людей, т.е. знание тех фактов, которые они скрывают от окружающих (например, когда женщина скрывает от своего мужа, что ребенок, которого она носит, не от него) не только утеряны для нас навсегда, но и не представляют предмет целесообразный для изучения. По этой причине, следуя примеру немецкого социолога Георга Зиммеля, принято считать, что секретность в античности как объект изучения имеет триадическую природу и состоит из трех действий: «сокрытие», «сохранение в тайне» и «разоблачение» знаний, что, в свою очередь, предполагает участие как минимум трех сторон: двоих людей, разделяющих тайну, и третьего, которому она неизвестна.

В обществе феномен секретности носит двоякий характер. Во многих случаях она приносит социальную и психологическую пользу и создаёт чувство общности и единства с теми, кто разделяет одну и ту же тайну, однако, она также может привести к разрушению таких социальных структур, как родственные связи или политические союзы. Как идейный принцип, она приносит пользу, как лицам, посвященным в тайну, так и непосвященным в нее: те, кто хранят тайну, могут это использовать, для того чтобы повысить свой авторитет или привлекательность своей группы, а непосвященные могут заподозрить первых в подрывной деятельности, чтобы вызвать гнев среди исключенных лиц, и использовать его в качестве оружия против своих оппонентов, или для того чтобы отвлечь внимание от их собственной деятельности.

Во всех древних религиях отмечается определенный уровень секретности. Определенные ограничения могли применяться для разных частей храма; существовали обряды, проводящиеся без наблюдающих зрителей, с участием только бога и его жреца; а знания и тексты были доступны только некоторым доверенным лицам. Стоит отметить ещё несколько характерных черт, прежде чем мы примемся за рассмотрение секретности как идейного принципа и действие этого принципа в эпоху Античности.

В первую очередь, секретность связана с публичностью и всеобщей доступностью, иными словами, с традицией. Если в этой традиции существовали практики посвящения и исключения из нее, и осуществлялась передача знаний, текстов и ритуалов избранному человеку или группе лиц, то эти тайны должны были быть возможными для передачи. Есть большая разница между секретностью и мистицизмом, в том смысле, что секреты можно сообщить, дать к ним доступ, пусть и со строгими ограничениями, в то время как мистический опыт, включая эмоциональный эффект от тайных действий, невозможно словесно сформулировать. Невыразимое может быть только личным секретом; а не секретом социальной группы, поэтому о нем мы поговорим в другой раз.

Во-вторых, известно бесчисленное количество случаев, когда предполагаемая секретность при ближайшем рассмотрении оказывалась чем-то другим. Если исключенной группе лиц не дают возможность наблюдать за совершением определенных обрядов, по причине того, что место в котором они совершаются — это обитель бога, и следовательно, нельзя допускать его загрязнения (как в случае с храмами огня в зороастризме или святыми городами ислама), это не обязательно означает, что такие обряды или места являются тайными. С другой стороны, эти обряды можно увидеть в жреческих школах, когда им обучают учеников, а подробные описания этих обрядов и мест можно встретить в жреческой и учебной литературе, и кроме того, в среде «посвященных» приветствовалось их изучение и распространение подробной информации о них. Назвать эти обряды «тайными» — значит выразить пренебрежение к традиционной точке зрения о «третьей стороне», что кроме того не соответствует намерениям оставшихся двух сторон.

Сегодня известно как больше, так и меньше, чем людям, жившим во времена античности. Мы знаем больше, поскольку мы можем раскопать древние города и постройки, расположенные рядом с местонахождением большинства населения тех времен. Например, кое-что известно о расположении культовых мест, посвященных богу Митре (митреумов), которые в античную эпоху были скрыты от глаз посторонних, и мы можем изучать митраическое искусство, скрытое в его святилищах. Мы можем изучать папирусы и тексты, имевшие распространение только среди избранных членов гильдии или религиозной организации. Но, очевидно, что мы знаем меньше — тайны, которые передавались только устно, включая, например, интерпретацию митраического искусства, утеряны для нас навсегда, как и множество текстов, мест и артефактов. Наше знание ограничено не только из-за законов о соблюдении тайны, так как некому было бы следить за этим соблюдением, но и из-за исторических перемен. То, что мы знаем или можем реконструировать, можно выразить в трех заголовках: тайные знания (тексты, имена, мифы и их интерпретация, и т.д), тайные действия (главным образом, обряды) и тайная принадлежность.

Тайные знания

Для того чтобы говорить о тайных знаниях, сначала нам следует рассмотреть особенности их противоположности: передачу «публичных» знаний в античную эпоху. Уровень грамотности населения в любом древнем государстве редко превышал 10 процентов. Это означает, что «опубликованные» в письменном виде труды были недоступны для подавляющего большинства населения. В политических процессах, включая дискуссии по поводу правительства и судебной системы, могли принимать участие немногие (например, только местные, свободные мужчины определенного социального статуса). Практические навыки в ремеслах и торговле приобретались в семье или в гильдиях. Образование, опять же, чаще всего не было ни публичным, ни бесплатным, и для большинства людей было или недоступно, или нежелательно. В религиозной сфере ситуация не сильно отличалась. Основным местом религиозной социализации была семья. Те, кто выбрал религию в качестве своей профессии, или кого назначали на какую-либо должность в религиозной организации, обучались выполнению ритуалов и осваивали другие практические навыки под руководством своих старших коллег, такой стиль обучения был похож на используемый в ремесленнической традиции. При этом, существует большая разница между древними цивилизациями Ближнего востока и институтами Древней Греции и Рима. В частности, в Месопотамии жречество нередко было профессией, избираемой на всю жизнь, и подразумевало огромное количество обучения, как для того, чтобы уметь правильно совершать необходимые обряды, так и для обретения хорошей базы знаний в теологии и литературе. Напротив, в Древней Греции и Риме, жречество редко сопровождалось обучением подобного рода. Оно часто было почетной должностью, не препятствующей работе в других профессиях, не требующей большой формальной подготовки, и ему редко сопутствовала передача большего количества знаний, чем то было необходимо для выполнения своих обязанностей. Таким образом, неудивительно, что концепции о «тайных знаниях» придавалось намного большее значение в религиях Ближнего востока, чем в официальных религиях древних греков и римлян, несмотря на то, что во всех этих цивилизациях религия имела государственное значение.

У греков концепция о тайных знаниях была больше распространена в небольших группах, состоящих из учителя и его ученика(-ов). В этих группах, примерами которых являются группы Пифагора и Эмпедокла (или то, как они представлены в традиции), передавались знания об истинах нашей реальности, которые не каждый из простых смертных был в состоянии или в праве понять. Самыми распространенными мерами ограничения доступа к этим знаниям были подготовительные очищения, определенные предписания, касаемо образа жизни (например, ограничения в питании), и формальное, и неформальное обучение, вследствие которого истина должна быть воспринята или испытана учеником на собственном опыте. По всей видимости, вопросу о том, считались ли эти знания слишком священными, чтобы раскрывать их тем, кто не был достаточно к этому подготовлен, или кто не проходил начальные стадии очищения и инструктаж, уделяется пристальное внимание только в нынешнее время. Объединяющим фактором между этими двумя культурами является переживаемый опыт: полученное знание трансформирует человека, которому его открывают. Передать его неподготовленным лицам считалось делом не столько преступным, сколько бессмысленным: так не сработает. По крайней мере, это касается предписания хранить тайну, часто встречаемого в истории платонизма, в текстах которого нередко обращалось внимание, что люди могут посмеяться над передаваемым им знанием.

Какие знания передавали? Как правило, в русле тайных традиций, все они сводились к существующим истинам, скрытым в обычных вещах: боги и их природа, истории о богах, тексты, читаемые всеми, и мир вокруг нас. Под правильным руководством, новая интерпретация всей этой информации могла привести к другому, лучшему восприятию окружающей реальности. Разумеется, это утверждалось во всех системах обучения, и для осуществления этого не требовалось соблюдение секретности или долгие подготовительные процедуры, но, тем не менее, это было характерно для тайных традиций. Ещё одной их составляющей было обретение целостности видения реальности — в то время как наш повседневный опыт учит нас фрагментарному восприятию реальности (миф относится к конкретной теме, гимн поется для определенного бога, литература создаётся ради эстетического переживания, а математика применяется для вычислений или торговли, и т.д.), в тайных учениях чаще всего подчеркивается взаимосвязь между всеми этими вещами. Почти все аспекты человеческой культуры и опыта могут быть представлены в их связи с всеобъемлющими темами, с которыми, с точки зрения обывателя, они не связаны. Типичные темы этих всеобъемлющих теорий — это космос и его устройство, человеческая душа и сознание, и божественная реальность. В системе взаимосвязей между всеми этими вещами, реальность представлена намного проще, чем нам подсказывает обыденный (чувственный) опыт, но в то же время считается, что так раскрываются глубокие истины, которые могут изменить жизнь отдельного человека.

Третья составляющая этих традиций — это власть, которую может дать обладание тайным знанием. Познание скрытых истин не только меняет жизнь и восприятие реальности человеком, но и наделяет его тайными силами. К ним, в частности, относятся знания о тайных именах божеств, с помощью которых человек может взять их под свой контроль, формул, слов или слогов, которые могут повлиять на естественный порядок вещей, и символов, с помощью которых душа может найти путь за пределы этого мира. Все эти знания бесполезны без истинного понимания их природы и их воздействия на реальность; раскрытие их непосвященному представлялось опасным, поскольку это могло привести человека к такому состоянию или стадии, к которым он окажется не готов; или бессмысленным, то есть как дать кому-либо инструменты, которыми он не сможет воспользоваться.

Одним из самых исчерпывающих источников такого рода «тайных знаний» является Герметический корпус, в котором обнаруживается некоторые из вышеупомянутых черт: например, видение, описанное в «Поймандре» (CH I), в котором истины открываются вначале через визионерский опыт, а затем объясняются божественным учителем. В тексте часто затрагивается тема хранения молчания — только в молчании, в безмолвных словах и беззвучной песне, ум может постигнуть бога. Также явно выражено предписание о секретности, особенно в CH XIII, содержащем «тайный гимн», о котором сказано, что он «таится в тишине» и не должен быть разглашен. Смысл соблюдения молчания и тайны заключается в необходимости «подавления всех чувств» (CH X.5) ради обретения истинного понимания.

Намного труднее определить место «тайных знаний» в традициях, скорее относящихся к христианству, таких как гностическое христианство и манихейство. В «традиционных» христианских текстах и течениях, принцип сохранения тайны (и сопутствующей ей «мистерии», изначально относящейся к традициям посвящения) часто используется как идея о раскрытии смысла тайных посланий. Однако, спорный вопрос, считались ли это знания привилегией избранных членов определенной группы, или же они были доступны для всех тех, кто желал их обрести. Принято считать, что по мере развития христианства «эзотерический» характер его текстов и воззрений довольно быстро пришелся по нраву широкой публике, оставляя пробел в «экспериментальном знании», который заполнил христианский мистицизм. Согласно такому схематичному подходу к развитию традиций (ярким примером которого являются труды Г.Г. Струмса), в гностических текстах довольно часто отражено продолжение бытующей в раннем христианстве традиции передачи тайных знаний или знаний для посвященных. Многие тексты из библиотеки Наг-Хаммади определенно подчеркивают тайную природу знания, содержащегося в них. Нам мало известно об организационной структуре «гностических» христиан, но нам однозначно известно о существовании у них некоторого ограничения доступа к этому знанию. Хорошим примером этого является манихейство — с самого начала возникновения этой религии ее центральной темой безусловно была возможность обрести знания о подлинном происхождении мира и человеческой души: те, кто приобщались к этой религии могли обрести знания, необходимые для спасения. Сложная система правил касаемо предпочтительного для манихея образа жизни основывалась на реализации этой идеи. Но сами знания (включая труды Мани) ни в коем случае не были тайными, наоборот, их распространяли с большим рвением по всему миру манихейские миссионеры, без каких-либо видимых ограничений. Таким образом, гностицизм не был по своему определению тайным учением, а различие между «экзотерическим» христианством и «эзотерическим» гностическим христианством — это больше расстановка нужных акцентов, а не существенное отличие.

Тайные действия

Язык, используемый в разделе о «тайных знаниях», очень похож на язык тайных обрядов, посвящений и мистериальных культов. Вне всяких сомнений, важнейшей тайной в античном мире была тайна об опыте, переживаемом во время элевсинских мистерий. Многие жители Афин когда-либо в своей жизни принимали участие в этих мистериях, и следовательно, эта «тайна» должна была быть известна широкому кругу лиц. Ее оберегали и чтили с большим усердием. Принято считать, что остальные мистериальные культы античности, включая мистерии так называемых «восточных» божеств (Кибела, Митра, Изида и т.д.), отчасти подражали элевсинским. Сохранение обрядов в тайне, в большинстве случаев, обеспечивалось ради «контроля над переживаниями», хотя это можно выразить разными словами. Согласно закону Афин «профанация» мистерий (т.е. раскрытие их, описывая словесно или изображая их с помощью действий) каралось смертью. Этому закону определенно не были подвержены другие, частные мистериальные культы, но во всех случаях секретность выполняла одну и ту же цель: убедиться в том, что совершаемый обряд вызвал эмоциональный отклик. Преждевременное открытие тайн ритуалов и их символизма означало не только преступить священные институты, но и помешать наступлению должного эффекта от совершаемого обряда.

Однако, не стоит думать, что это доходило до крайностей. Если имеющиеся у нас материалы о некоторых обрядах мистериальных культов соответствуют действительности (несмотря на то, что большинство из них происходят от враждебно настроенных христианских авторов, едва ли есть причина ставить под сомнение точность описания некоторых из них), то кандидаты на посвящение, например, в некоторые степени мистерий Митры, знали некоторые обряды заранее, так как они должны были совершать определенные действия во время этих обрядов, к которым следовало подготовиться (яркий пример — это посвящение в степень Miles, во время которого кандидат должен был потрясти венком на голове и торжественно возгласить: «Митра — мой венец»). В целом, было бы логично предположить, что секретность некоторых обрядов посвящения сохранялась для контроля над переживаниями, испытываемыми кандидатами, в то время как секретность обрядов, совершаемых на регулярных собраниях (например, на ритуальных трапезах), основывалась больше на специальном значении, которое предположительно имели эти обряды, и на желании справлять их соответствующим образом только среди посвященных.

Ритуалы, влияющие на ход событий в мире, носили другой характер. Они в большей степени относились к сфере «тайных знаний». Существует достаточно большое количество литературы времён поздней античности, созданной представителями многих конфессий, в которой содержались наставления для людей, желающих совершить ритуал для достижения какой-либо своей цели, или для изменения своей жизни к лучшему, или же для оказания влияния на окружающую обстановку. К этой категории относятся магические папирусы, публичные дискуссии и руководства по неоплатонической теургии, а также руководства и инструкции к ритуалам из христианских, еврейских и прочих источников. Это не просто групповые ритуалы, направленные на создание определённой принадлежности у неофитов, а особые обряды, призывающие необходимые силы, и тексты, содержащие необходимые знания для управления этими силами.

Известно мало сведений об организации(-ях), стоящей за герметическими текстами. Некоторые исследователи (среди наиболее известных Андре-Жан Фестюжьер) вовсе ставят под сомнение существование какой-либо социальной структуры, стоящей за корпусом герметической литературы, однако было бы неразумно отрицать такую возможность. Если организация действительно существовала, должны существовать и ее ритуалы, но нам мало что о них известно. Герметизм, определенно не был отдельной религией с собственной «церковной» иерархией, специальными священными строениями и т.п. В современной научной среде сложилось представление о герметических «обществах» как о некой «ложе», и на основе некоторых отрывков из герметической литературы возможно сделать вывод о том, что проводились собрания небольших групп посвященных для пения гимнов, молений, обучения и совместной трапезы с символическими действиями. Поскольку в основе этих отрывков лежит язык, используемый при посвящениях, то совершенно обоснованно рассматривать эти обряды как собрания посвященных, во время которых возможно ощутить близость (или единство) с божественным.

Гораздо сложнее реконструировать обряды христианских гностиков. Большинство свидетельств происходит от оппонентов гностического христианства. Представляется наиболее вероятным, что гностики знали большинство обрядов, совершаемых всеми христианами (крещение, помазание, (совместная) молитва и т.д.), но от других христиан они отличались именно своей интерпретацией. Кроме того, некоторые гностические группы видимо создали собственные обряды: к примеру, обряд искупления (аполитросис) или обряд брачного чертога. Нам известны лишь незначительные подробности насчёт этих обрядов, однако, их чрезвычайная значимость подчеркивается как христианскими оппонентами гностицизма, так и в гностических текстах (например, в «Евангелии от Филиппа»).

Тайная принадлежность

Несомненно, таинственность некоторых групп была большим фактором их привлекательности для посторонних. С точки зрения социологии, соблюдение тайны касаемо внутренней работы какой-либо группы, передаваемых в ней знаниях и совершаемых ритуалах, помогает повысить престижность этой группы. В толерантном и доброжелательном мире это было бы самым важным фактором для сохранения секретности — помимо контроля над испытываемыми переживаниями, это инструмент для привлечения новых последователей. В особенности это бы касалось мистериальных культов, процветавших в эллинистическую и имперскую эпохи и обещавших личную трансформацию и обогащение без рисков для политического или религиозного статуса. Однако, античный мир не был ни толерантным, ни доброжелательным, и в истории частных религиозных организаций также представлена обратная сторона секретности. Еще в V веке до н.э в Южной Италии были массово уничтожены пифагорейцы, и в целом в истории религий древнего мира имеется большое количество случаев, когда религиозные группы подвергались преследованиям, объявлению вне закона или казни. Поэтому последняя тайна, которую следует обсудить — это тайна принадлежности.

Мистериальные культы были, по сути своей, личным делом каждого, которое не мешало общественной жизни индивида. От него не требовалось сообщать о своей принадлежности к какой-либо группе, и он мог предпочесть не разглашать об этом, за некоторым исключением: например, иерофанту Элевсина не разрешалось принимать участие в других мистериях. Сокрытие своей принадлежности к какой-либо религиозной организации не обязательно подразумевало, что это делалось из-за страха преследований. Однако, когда эта организация становилась вне закона, такой вариант был вполне возможен. Лучше всего сокрытие своей принадлежности проиллюстрировано в истории христианства и ислама. Традиционные религии Древней Греции и Рима как правило не вмешивались внутрь различных культов и организаций. Церкви раннего христианства ещё не обладали правом это делать, но с растущей централизацией и авторитетом церкви, она снова и снова стремилась сформулировать, централизовать и контролировать внутреннее содержание религии и ее практики (воззрения, экзегезу и обряды), что привело к исключению большого количества различных толкований и практик. С того момента, как церковь обрела достаточную власть, чтобы это сделать, такое исключение содержало в себе опасность преследования. Секретность или, скорее, подозрения в ней, использовались в качестве оружия в этой борьбе: люди, идеи, тексты и ритуалы были «разоблачены» в попытках выявить ересь. Многие группы определенно не скрывали собственные толкования христианских принципов, но некоторые из них действительно предпочли внешне ассимилироваться с традиционным христианством, скрывая при этом свои толкования и обряды. Эта практика была нормализована в шиитском исламе как принцип благоразумия (такия), применяемый в случае возникновении угрозы для жизни. В античном мире тайная принадлежность к какой-либо группе чаще всего была плодом воображения и инструментом для репрессий.

Средние века

В христианской культуре всегда существовало представление, что существуют определенные формы знания, которые скрыты от простых смертных и доступны исключительно через Бога его пророкам, святым и избранным (это прослеживается в некоторых библейских отрывках, например, Амос, 3:7). Однако в позднее Средневековье начала набирать популярность новая риторика секретности. Эта риторика, взятая из неоплатонических и герметических источников, появилась в различных течениях исламской натурфилософии. А в XII веке она возникла в Западной Европе благодаря множеству трактатов по натурфилософии, астрологии и магии, завезенных из арабских источников, и попавшим в руки переводчиков и писателей, пишущих на латыни. Что касается популярности тайной литературы в позднем средневековье, важно отметить, что с XII по XV вв. светское образование (в свободных искусствах и философии) обретает важное значение для экономики вместе с расцветом университетов; и в то же самое время в связи с усиливающимся влиянием неоплатонизма, светские знания начинают восприниматься как внешняя сторона знаний божественных (а также, согласно некоторым представлениям, как средство их обретения). Книги, утверждающие, что в них сообщаются тайные знания или знания по свободным искусствам и философии посредством магии и эзотерики, скорее всего были особенно привлекательны для растущего класса людей, которые лишь изредка могли себе позволить стоимость обучения свободным искусствам; но не только бедствующие молодые клирики и профессионалы читали и серьезно воспринимали тайную литературу и ее риторику. В различных средневековых писаниях (например, в «О сведении наук к богословию» (De reductione artium ad theologiam) св. Бонавентуры (1221-1274) можно встретить высказывания, намекающие на то, что эзотерическое знание было частью стандартного обучения, или что стандартное обучение может привести к познанию божественного; свободные искусства в этом случае могли рассматриваться как ключ как божественному, так и к земному миру. Все это повлияло на идеи, благодаря которым риторика тайны и тайная литература стала популярна.

Существует множество книг позднего средневековья, предлагающих вниманию читателей тайны искусств или природы, часто это были переводы арабских источников или книги, написанные на их основе, содержавшие большое количество довольно понятных формул и экспериментов. В них содержались магические рецепты, традиционные знания о свойствах звёзд, трав и камней; магические эксперименты, этические рекомендации и советы по уходу за собой. Пожалуй, самый значимый трактат среди всех книг подобного рода — это Secretum secretorum (араб. Sirr al-Asràr), впервые переведенный с арабского на латынь в середине XII века, и предположительно написанный Аристотелем по просьбе его ученика, Александра Великого. Средневековые читатели этого трактата верили, что его автор — Аристотель, и когда популярность его выдающихся трудов возросла, возросла и популярность Secretum secretorum, который, как предполагается, содержал эзотерическую сторону его доктрины. Две версии этого трактата существовали в виде многочисленных рукописных копий, и были переведены с латыни на другие местные языки. В середине XIII века латинская версия этого трактата была издана с комментариями и аннотацией Роджера Бэкона, этот трактат оказал сильное влияние на Бэкона, и принцип секретности, взятый им оттуда, он принес во многие другие свои труды. Интерес Бэкона к секретности усиливала его обеспокоенность, что важная информация попадет в руки Антихриста, смешанная с желанием о доступности образования для христианского мира, ради того чтобы люди заново открыли для себя знания, скрытые от них с древних времён, но которые, однако, подлежит им вернуть во времена приближающегося апокалипсиса. Как и многие другие, Бэкон верил, что Secretum secretorum сообщает знание, содержащее в себе божественную мудрость, дарованную святым и пророкам; тем не менее, очевидно, что под этим знанием подразумеваются тайны о возникновении определенных вещей в природе (это не исключает знаний о божественном, как отмечает Бэкон:

«Когда мы говорим о власти определенных агентов, мы не исключаем власть универсального агента и первопричины» (Epistola, c. 3).

Таким образом, риторика секретности Бэкона заключает в себе также идею и об обыденных знаниях: тайны Искусства и Природы не являются нечто большим, к чему может прийти мудрый философ, но они и не менее значимы, чем тайны божественные.

Очевидно, что в Secretum Secretorum, как и в рецепции его Бэконом, духовные/магические и светские/технические направления мысли не всегда возможно четко разграничить. Это характерно для многих трудов, в которых присутствует риторика секретности. Однако, иногда некоторые книги больше направлены в одну сторону, нежели в другую. В более светском/техническом русле написаны такие книги, как Secretum philosophorum — текст XIII века, состоящий из семи глав, каждая из которых соответствует одному из семи свободных искусств. Видимая заинтересованность в стандартной системе обучения, что предполагает ее структура, связанная с семью искусствами, не выражена явно в самом тексте, но, тем не менее, этот трактат довольно светский, поскольку некоторые его главы содержат просто фокусы и способы обмануть чувства, а в других содержатся инструкции, как сделать красители, или эксперименты с фляжкам и горшками. Другие сочинения, такие как «Тайны Галена, Разиса и прочих» (Secrets of Galen, Rasis, and Others), или Secreta Mulierum, приписываемые Альберту Великому, больше сосредоточены на «тайнах» природы или медицины. Несмотря на то, что информация в них представлена в свете астрологии, эти книги не выходят за рамки обычной средневековой натурфилософии.

Алхимическая литература встроилась в магическое/духовное направление более очевидным образом, хотя под тайными знаниями в алхимии иногда подразумевались технические и практические знания, иногда духовные, а иногда и те, и другие сразу. Разумеется, в алхимии тайны искусства и природы тоже были переплетены с божественными тайнами. Для того чтобы скрыть их от простых людей, некоторые средневековые алхимические трактаты были написаны на языке загадок или зашифрованы; но даже в самых незамысловатых из них, на первых страницах обычно подчеркивалась необходимость использовать язык загадок, для того чтобы скрыть тайны алхимии от недостойных (разумеется, при этом, часто подчёркивая важность ясности изложения). Например, в предисловии к «Малому алхимическому своду», приписываемому Альберту Великому, автор намеревается: «ясно изложить истинное искусство, свободное от ошибок, для моих единомышленников и друзей; но таким, однако, образом, чтобы они увидели и услышали то, что для них самих сокрыто и остается невидимым, неслышимым и неумопостигаемым», и далее заклинает читателя утаить эту книгу от невежд и глупцов (Libellus, 3). «Тайны», содержащиеся в алхимических трактатах, можно сравнить с тайной посвящения, духовным знанием, которое было доступно только оператору, прошедшему через определенные стадии очищения и обучения. В «Алхимическом служебнике» Томаса Нортона (ок. 1433-1513), читателя увещевают, что никто не может постигнуть науку, пока бог не пошлет ему мастера, и что он обязан выбрать преемника, чтобы передать ему знания к моменту своей смерти, а до этих пор он связан священной клятвой не обучать им никого, даже собственных детей, пока добродетель не сочтет их достойными (Ordinal, c 1, 181ff).

Среди книг, более погруженных в магическое/духовное течение в литературе, включающих в себя риторику секретности, мы находим множество различных трудов, посвященных теургии или некромантии, и главным образом, затрагивающих принципы или ритуалы инвокации и/или связывания духов. К этой категории относятся довольно разнородние сочинения, которые включают в себя руководства по некромантии, адаптированные труды из арабских источников, такие как Liber de essentia spirituum (Книга эссенции духа) и «Пикатрикс» (или Ghayat al-Hakim), и тексты предположительно еврейского происхождения, такие как «Заклятая книга Гонория» (Liber juratus Honorii) и Ars notoria, в которых особенно уделяется внимание прямому подходу к обретению божественного знания. В основном, в трактатах по ритуальной магии (включая трактаты по некромантии) больше подчеркивается важность очищения оператора, чем в алхимических трактатах, и некоторые из них выражают обеспокоенность насчёт сохранения тайн похожих на тайну посвящения. «Заклятая книга Гонория», например, заявленная как единственный трактат, содержащий истинные знания по магии, начинается с повествования о совете 811 магов, созванного ради сохранения древней мудрости в связи с неприятием магии епископами и прелатами. Этот совет призывает к необходимости заключения ряда клятв, которыми должен быть связан владелец книги или носитель ее знаний, включая, само собой, клятву о неразглашении тайн этой книги никому, кроме достойного преемника. В подобных трактатах можно заметить, что содержащиеся в них знания весьма далеки от светских и практических; но и в них тоже можно встретить идею о ценности всего спектра знаний, а не только экстралингвистического, подразумеваемого под божественным откровением. Цель Ars notoria и следующего за ним Liber visionum (Книга видения) Жана де Мариньи (fl. 1304-1318) — вложить в ум оператора знания семи свободных искусств, и в конечном счёте, знание теологии. В обоих трактатах, но по большей части в Liber visionum, теология представлена как откровение божественных тайн; но это последнее откровение, требующее постижения (тоже с помощью божественного вмешательства) свободных искусств в качестве предварительной подготовки. В них, как и во всей тайной средневековой литературе, божественные тайны и светские знания переплетаются друг с другом. По всей видимости, иногда «тайные знания» — это немного больше, чем метонимия знания как такового.

Современность

Принцип секретности часто ассоциируется с эзотеризмом, вплоть до сужения значения термина «эзотеризм» до этого принципа. Однако, следует отличать типологическое значение термина «эзотеризм» в его связи с принципом сохранения секретности от исторического значения этого термина, используемого в данном справочном издании, которое в целом все чаще применяется в академической среде. Таким образом, проблематика взаимосвязи между этими двумя понятиями касается того, в какой степени и форме этот принцип представлен во взглядах современных представителей западной эзотерической традиции. Учитывая, что в западном эзотеризме центральное место занимают различные соответствия, связанные, в частности, с представлениями о живой природе, воображении и посредниках, вовсе не удивительно, что эзотерики имеют склонность видеть тайные смыслы, которые, как они полагают, существуют за гранью эмпирически наблюдаемого мира. В этом отношении, природа, история и творения рук человека представляются как сеть взаимосвязанных «сигнатур»; другими словами, видимая реальность представляется полной секретов. Этот аспект является темой первой части данной статьи. Вторая часть посвящена самому дискурсу многих эзотериков, в котором содержатся некие тайны и для которого характерна диалектика сокрытия и открытия этих тайн.

Тайны природы и истории

Оккультная сторона природы

До расцвета современной науки, природа в целом воспринималась (и не только среди эзотериков) как «терра инкогнита», в которой полно оккультных взаимосвязей. По большей части, подобные представления относятся к понятию philosophia occulta (оккультная философия), как например, в названии наиболее значимой книги в эзотеризме эпохи Ренессанса De occulta philosophia («Об оккультной философии») (1533) Корнелия Агриппы. Подобные взгляды превалировали также среди последователей Парацельса, теософов, розенкрейцеров и т.д. (появившийся позже термин «оккультизм» имеет похожее значение, но при этом у него также имеются и другие). Считается, что оккультные взаимосвязи природы действуют на разных уровнях реальности и раскрывают, подобно Священному писанию, тайны посредством аллегорий и символов.

Следовательно, вся суть «оккультной философии» заключается в расшифровке signatura mundi, дабы найти подходящий способ взаимодействия с этими связями (например, между растениями, металлами, частями человеческого тела и т.д.). «Сигнатуры» — это печати, которые, стоит их открыть один раз, больше не способны раскрыть значения изолированные и конкретные, поскольку они создают новые значения, которые в свою очередь ведут к ещё одним, приводя таким образом к новым инсайтам.

С этими представлениями связаны три основных постулата. Во-первых, природа предпочитает не показывать себя и в то же время быть познанной. Во-вторых, она полна тайных энергий. И в-третьих, человек постигает ее тайны с помощью творческого воображения. Весьма распространен образ богини Исиды как невидимой творящей силы природы, даже далеко за рамками эзотерической литературы как таковой. Когда масонские уставы стали иметь эзотерическую направленность, они нередко цитировали надпись, начертанную, согласно Плутарху, на храме Саиса:

«Никто из смертных не приподнял моего покрывала».

Это соответствует представлениям Платона (см. «Тимей») о том, что суть феномена природы едва ли возможно постигнуть напрямую. Метафора Скота Эриугена «тайные недра Природы», указывающая на ее склонность действовать тайно, находит отражение в mysterium magnum Парацельса. Франц фон Баадер, главный представитель христианской теософии первой половины XIX века, также подчеркивал, что незаконченные или незавершённые творения естественных процессов природы не любят появляться, так сказать, на ярком свету, иначе свет может их уничтожить — примером этому являются эмбрион, корни растений, некоторые недоразвитые виды живых организмов (такие как земноводные) и т.д.

Примечательно, что в алхимической литературе концепция сохранения в тайне не всегда имеет смысл намеренного сокрытия, а больше относится к концепции о существовании «тайных энергий». Как например, в широко известном Lexicon Alchemiae (1614) Мартина Руланда, в котором нет обозначений для слов «тайна» или «секретность», но есть для Arcanum, обозначенном как: «нечто тайное, бесплотное, что человек не способен познать без экспериментального опыта. Эта добродетель, свойственная всем вещам, действует в тысячу раз эффективнее, чем сама эта вещь [в которой содержится Arcanum]». И в самом деле, алхимики полагали, что как природа, так и человек содержат в себе тайные энергии или порождающие силы, которые «философу» следует знать, как использовать. В связи с этим, воображение представляет собой силу, способную раскрыть тайны посредством мифологических образов и символов и сделать видимым то, что в противном случае осталось бы сокрытым во тьме.

Оккультная сторона истории

Объектом эзотерических интерпретаций является не только природа, но и вся история человечества. История, представленная в форме документированных событий и видимых следов от них, полна пробелов, возникших не только из-за нехватки эмпирических данных. На самом деле, конкретные, ощутимые события не то, чем они кажутся на первый взгляд (в этом смысле, идея о тайной истории приводит нас к классическому разграничению на ордена профанов и посвященных). В современном эзотерическом контексте, часто встречается идея о том, что многие столетия существует некая тайная традиция, несмотря на очевидное разнообразие других философских и религиозных традиций. Принято считать, что эту традицию поддерживают определенные люди, обеспечивающие ее непрерывность, несмотря на ее невидимость для широкой публики. Согласно Рене Генону (см. Le Roi du Monde, 1927), где-то в мире существует тайный духовный центр, управляющий жизнью людей. До Генона Е.П.Блаватская пыталась убедить своих читателей в существовании махатм — мудрецов или посвященных из Индии и Тибета, которые управляют судьбой мира. Многие эзотерические и параэзотерические дискурсы ведутся вокруг предполагаемых тайн рыцарей-тамплиеров, являющихся для историка эзотеризма недостающим звеном между гностиками и катарами с одной стороны, и розенкрейцерами и масонами, с другой. Эти идеи способствовали развитию конспирологического синдрома, вдохновившего писателей бульварного чтива антиэзотерического направления. Умберто Эко показал в ярких и живых деталях как может быть использована подобная литература в своей повести «Маятник Фуко» (1988).

В качестве типичного примера тайной истории можно привести некоторые Уставы эзотерического масонства XVIII века с дополнительными степенями. Мы приводим два примера, среди многих других. Около 1750 г. барон Карл фон Хунд хотел легитимизировать свой масонский устав эзотерического направления, под названием Строгое Послушание, заявив, что его устав является преемником Ордена тамлиеров путем непрерывной передачи традиции, тайно существовавшему вплоть до того времени. Благодаря такой мифической истории, Орден рыцарей-тамплиеров, распущенный Филиппом IV Красивым, считался одной из множества возможных форм, которые приняла древнейшая мудрость, приобретающая разные формы со времён происхождения мира. После того как Бог открыл эту мудрость Адаму, она веками хранилась в недрах посвятительных лож. Вслед за Гундом в более эзотерическом масонском Исправленном Шотландском Уставе, созданном Жаном-Батистом Виллермозом в 1770-х, были (и имеются до сих пор) предписания для высших степеней, основанные на учении теософа Мартинеса де Паскуалли и частично на учении Луи-Клода де Сен-Мартена. Эти предписания представляются как раскрывающие всю систему теософии, основывающуюся на скрытых взаимосвязях между Богом, человеком и вселенной. Виллермоз и сооснователи этого Устава считали размышления об истории частью посвящения. Но поскольку достоверность их учения не была (и не могла быть) доказана при помощи не вызывающих сомнения документов, легитимность их обряда основывалась на тайне его происхождения. То же самое относится и ко многим другим обрядам подобного рода. Таким образом, знания, которыми гордятся некоторые, истинны, поскольку они базируются на неизвестных источниках — то есть, критерием истинности здесь является то, что их источник имеет неизвестное происхождение.

Мирча Элиаде приводит аллегорию, проливающую свет на значимость тайной истории, в своем рассказе «У цыганок» (Bei den Zigeunerinnen, 1980), в котором театральный занавес опускается, тем самым не давая зрителям (т.е. историкам религий, наблюдателям со стороны) увидеть то, что происходит на сцене. Только сами актеры (т.е. персонажи реальных религиозных историй) способны понять эту пьесу; но для зрителей она недоступна.

Сокрытие тайн и секретность в отношении текстов

Тайны, содержащиеся в эзотерических текстах могут быть эксплицитными или имплицитными. Кроме того, нередко встречаются различные взаимодействия или диалектика между сокрытием тайн и их открытием.

Эксплицитная и имплицитная секретность

В эзотерической среде ореол мистики иногда создаётся вокруг некоторых персонажей (например, граф Сен-Жермен или Фулканелли), вокруг личностей которых долгое время ходят легенды. Помимо этого, отдается предпочтение «тайнописи», которой приписываются магические свойства (классический пример, это знаменитая «стеганография», Иоганна Тритемия, появившаяся в начале XVI века). В более общем смысле, посвятительные ритуалы, и не только эзотерического характера, включают в себя свои собственные тайные слова и знаки, а их участникам теоретически запрещается разглашать то, что происходит на собраниях. Но поскольку часто цель посвящения — это трансформация или даже преображение кандидата, открывая ему доступ к мистериям, сохранение их в тайне в данном случае означает, что не следует говорить о своем опыте посвящения не только из-за того, что это запрещено, но больше потому, что этот опыт невыразим и, следовательно, недоступен для понимания непосвященному. По всей видимости, именно такой смысл закладывался в основу правила disciplina arcani для членов подобных обществ (в отличие от закона о молчании, принятого среди тайных политических или криминальных обществ, а также среди духовников и юристов). А среди эзотериков нередки заявления, что они не желают говорить обо всем, что знают, потому что им претит метать бисер перед свиньями.

Помимо эксплицитных и намеренно созданных тайн, популярно представление о том, что некоторые эзотерические и неэзотерические труды содержат имплицитные (скрытые) тайны. Во-первых, что касается тайн эзотерических, их суть заключается в предполагаемом наличии скрытых смыслов в произведениях, уже относящихся к эзотерическим (то есть, тех, которые однозначно относятся к эзотерической литературе или искусству). Эти смыслы не всегда скрыты намеренно. Например, христианские каббалисты эпохи Ренессанса полагали, что в еврейской каббале присутствуют христианские истины. Неоалександрийские герметики полагали, что они обнаружили в Герметическом корпусе символы, относящиеся к христианской троице. Многие алхимики утверждали, что в сочинениях их предшественников под слоем очевидных смыслов были скрыты другие смысловые слои, которые вовсе не обязательно были в них вложены намеренно. Это согласуется с фактом, что многие эзотерические суждения по сути своей интерпретивны (т.е. состоят из экзегезы текстов, которые, в большинстве случаев, сами являются экзегезой). Гете удачно использовал выражение «Offenbares Geheimnis» (раскрытая тайна), означающее, что тайна, подразумеваемая в каком-либо произведении, привлекает читателя самим своим существованием, в независимости от намерения автора.

Во-вторых, эзотерики нередко склонны убеждать своих читателей, что некоторые произведения (искусства, литературы, скульптурах и т.д) хранят в себе некие секреты, которые на первый взгляд не кажутся эзотерическими. Предполагается, что сбитые с толку читатели поверят, что авторы этих произведений вложили в них, вольно или невольно, эзотерический смысл. Такие попытки свидетельствуют о склонности большинства эзотериков переводить один тип дискурса в другой. Так, пьесы Шекспира выступали объектом эзотерических толкований, утверждающих, что главная цель драматурга была в сообщении различных арифмологических, алхимических и астрологических посланий. Священное писание было объектом интерпретаций, выходящих далеко за рамки обычной теологии (в особенности, в теософских дискурсах, таких как христианская теософия, а также еврейская и христианская каббала).

«Во все времена, — пишет Умберто Эко, — ум герметика трансформировал профессиональный жаргон различных профессий в язык символов» (Les limites de l’interprétation, ch. II).

Тем самым намекая на то, что вокабуляр, используемый каменщиками, архитекторами, химиками и т.д постоянно фигурировал в посвятительных ритуалах и герметических текстах. И в самом деле, алхимики нередко считали, что мифология древней Греции и Египта содержит зашифрованные указания, изображающие различные стадии Великого делания. Ещё в XX веке Фулканелли («Тайна соборов», 1925) и другие алхимики, тщательно изучив соборы и другие храмовые постройки, утверждали, что в памятниках архитектуры содержатся символы, указывающие на непрерывность герметической традиции.

Диалектика сокрытия и раскрытия тайн, содержащихся в текстах

В данном случае у нас имеются три типа дискурса в качестве примера. Во-первых, круговой дискурс, затрудняющий понимание читателя. Во-вторых, в некоторых дискурсах тайны обусловлены невозможностью выразить в словах то, что непередаваемо. Третий тип дискурса, в отличие от предыдущих, имеет больше педагогический характер, а не призывает к секретности, и некоторые дискурсы из этой категории даже призывают к «дезоккультации оккультизма».

Круговой дискурс затрудняет понимание читателя. Это частый случай, и он чаще всего приводит в смятение. Автор создаёт впечатление, что он скрывает некую тайну, когда он раскрывает ее, и что он раскрывает тайну, когда скрывает ее. Он создаёт множество завес и слоев, являющихся отражением света, которого, по всей видимости, так и не удастся достигнуть. В особенности подобного рода примерами богата алхимическая литература. Как правило, когда алхимик говорит о натуральных субстанциях, он говорит об универсальном принципе симпатии и подобия таким языком, что любое слово или образ становятся определением для нескольких других определений, и в конце концов, или даже с самого начала, различие между определяемым и его определением становится размытым. Огорчает то, что из-за этого мы не способны определить, какие именно конкретные, реально существующие металлы или субстанции имеются в виду. Слово или образ меньше относятся к эмпирической субстанции, чем они относятся к другим словам или образам. В тексте вроде бы сообщается, например, как получить серебро или золото, однако, эта информация представлена таким образом, что ее возможно понять только изучив отсылки к текстам других авторов. Но даже в том случае, если читатель приобретет и прочитает все тексты, упомянутые или цитируемые в трактате (или так много, насколько это возможно), он запутается в круговом дискурсе, действующим в конечном счёте как завеса, под которой всё-таки заключено само сообщение. Парадокс в том, что в тексте говорится об огромном количестве вещей и, в то же время, об одной самой важной, в которую не посвящен читатель (см. Эко, ibid).

Пример с алхимическими трактатами является парадигматическим, так как с его помощью можно проиллюстрировать то, что в большей степени очевидно в других эзотерических дискурсах. В довольно небольшом числе последних, предполагается, что в любом тексте (религиозном послании, философском учении, произведении искусства, поэме, художественной литературе и т.д.) содержатся тайны, которые, в свою очередь, приводят нас к другим тайнам, пока совсем не останется ни одной неизъяснимой тайны или истины — по крайней мере тех, которые можно без сомнения определить как таковые или дать им подходящее название. Вместе с этой чертой для многих эзотериков характерно отдавать предпочтение экзотическим знаниям, иероглифам, мифологическим фигурам и антуражу, а также непонятным языкам далёкого прошлого. Также в круговом дискурсе преуспели теософы. Их труды редко состоят из суждений, упорядоченных в единую систему (несмотря на внутреннюю связность), а скорее представляют собой загадки, созданные из разрозненных элементов, поэтому перед читателем стоит задача упорядочить их так, чтобы повествование получилось более последовательным или хронологическим. Многие теософы были вдохновлены идеей о внутреннем центральном видении (Zentralschau), направленном во все стороны сразу. Они склонны употреблять слова или образы одновременно в буквальном и переносном смысле, более того, сами эти слова или образы содержат в себе различные уровни взаимосвязанных между собой оккультных значений, которые, как представляется, должны быть прояснены в других фрагментах того же текста, однако вместо этого, эти фрагменты ссылаются на предыдущие. Для того чтобы понять теософский текст (например, Якоба Бёме), требуется отыскать точку, от которой автор отталкивается в своем повествовании. Но для того чтобы ее отыскать, нужно понять весь текст. Однако, этот парадокс менее заметен или меньше обескураживает в теософской, чем, например, в алхимической литературе.

Тайны, содержащиеся в текстах, обусловлены невозможностью выразить в словах то, что непередаваемо. В эзотерической среде мы постоянно слышим, что представители философских и религиозных традиций довольно далёкого прошлого были вынуждены скрывать под завесой тайны глубинную суть своих учений. В начале современной эпохи Джованни Пико делла Мирандола задал тон таким высказываниям в «Речи о достоинстве человека» (Oratio de Homini Dignitate). Этой же теме Корнелий Агриппа посвятил известную и оказавшую значительное влияние главу в своем труде «Об оккультной философии», под названием «О молчании и культивации вещей, являющихся тайной в религиях». Почему же так много обсуждений вокруг вещей, о которых не следует говорить? По всей видимости, этот парадокс вызван двумя факторами, которые явно вышли на первый план в эпоху Ренессанса. Во-первых, в те времена западная культура постепенно становилась культурой печатной книги. Это привело к изменению парадигм касаемо передачи знаний, носивших до этого по большему счету устный характер. Но в печатной форме учение или послание теряло часть своей ауры. Утверждение, что некоторые тайны были сохранены только в устной форме для избранных, вероятно частично способствовало этой утрате. Во-вторых, некоторые люди были убеждены, что настало время явить миру тайны до этого сокрытые. И действительно, в эпоху Ренессанса, некоторые личности с подобными убеждениями (например, Гийом Постель) полагали, что они были ниспосланы провидением, руководствуясь тайной историей, дабы преобразовать мир. С этой идеей они начали тщательно изучать то, что осталось скрытым в веках истории, ожидающее лучших времен. Но как они могли говорить об этих мистериях, не опошляя их при этом? К примеру, как говорить о Духе, который является тайным двигателем истории, ее движущей силой? Он невыразим, как таковой, следовательно, его суть нельзя передать через какой-либо дискурс о нем, что уж говорить о печатных текстах, которые могут попасть в руки читателей, неспособных понять их суть. По этой причине, призыв к секретности снова вступает в игру, образно понимаемый как стрелка компаса, указывающая на мифический Восток, чтобы этим замаскировать невозможность передачи знаний. В этом случае, эзотерическая передача знаний не раскрывает тайн. Скорее, тайна заключена в невозможности выразить в словах то, что непередаваемо. Отсюда и большое количество дискурсов, возникших в эпоху Ренессанса, иллюстрирующих этот парадокс, которые впоследствии возобновились в различных формах, придавая тем самым многим эзотерическим текстам специфический окрас.

Разрыв завесы: тексты, предназначенные для дезоккультации оккультизма. Дезоккультация делится на две основные категории, разница между которыми заключается в степени важности, придаваемой автором традициям прошлого.

Первую категорию представляет Сен-Мартен. Его намерение было не держать в тайне, а передать эзотерическое знание как можно большему числу своих читателей, ради их же блага. А точнее, он ухватил из самого центра тайного масонского общества Избранных Коэнов суть теософского учения, которое Мартинес де Паскуалли предназначал только для посвященных, и перевел Бёме на понятный французский язык (по крайней мере, на язык более доступный для понимания и связный, чем вычурный немецкий оригинал). В своих трудах, Сен-Мартен нередко прибегал к стилю философов Просвещения. Он в самом деле считал свои труды педагогическими, направленными на Восстановление человека и природы. Адам появляется в них в образе ребенка, которого Богу приходится учить. Подобным же образом, человечество занято непрерывным процессом восстановления образования. Таким образом, Сен-Мартен развил, так сказать, «педагогическую теософию», целью которой было помочь любому человеку поразмыслить над сутью Откровения, для того чтобы достичь истинной зрелости. В конечном итоге, однако, у него не совсем получилось сделать дезоккультацию оккультизма, поскольку он стремился сделать оккультизм понятным и доступным без сокращения мифов и символизма до концепций. То же самое можно сказать и о Франце фон Баадере в более поздний период.

Типичным примером второй категории, больше относящимся к эзотеризму второй половины XX века, является Раймон Абеллио. В отличие от таких авторов, как Сен-Мартен и Баадер, здесь мы имеем дело с осознанной дезоккультацией оккультизма. Абеллио определенно не собирался разъяснять эзотерические или оккультные традиции (как западные, так и восточные: он увлекался астрологией, И-Цзином, Таро, каббалой и т.д.) через научную или псевдонаучную форму гиперредукционизма. Но его намерением было сократить их до небольшого количества определений, представленных им в строгой, абстрактной и геометрической форме; и в конечном итоге, у него получилась трехмерная фигура, которую он назвал «Абсолютная Структура». Не случайно написание и публикация его книги La Structure Absolue (1965) совпала с модой на структурализм во Франции. Кроме того, слово «fin» в названии его книги La Fin de l’Esotérisme (1973) имеет во французском языке два дополняющих друг друга значения: «цель» и «конец». «Цель» относится к raison d’être (смыслу существования) эзотеризма (то есть, для Абеллио — это обретение того, что он считал истинным гнозисом). «Конец» означает, что отпадает необходимость в эзотерических текстах прошлого, поскольку их оккультный смысл был раскрыт, и раскрыл их Абеллио, по его собственному утверждению. Однажды разоблаченная истина не нуждается в текстах.

Заключение

Несмотря на то, что принцип секретности или сохранения в тайне весьма широко представлен в современных эзотерических течениях, ему придаются разные значения, поэтому было бы неразумно утверждать, что возможно обозначить форму мысли, общую для всех этих течений. До сих пор термин «эзотеризм» часто используется исследователями как синоним слова «тайна» (например, см. книгу Г.Г. Струмса Esoteric Traditions and the Roots of Christian Mysticism, 1996), а для широкой публики он обозначает тайные знания/учения об истине, скрытой под завесой (и/или о способах обрести эту истину), а также о практике сокрытия тайны. Стоит признать, что нет причин, по которым это не должно быть так, поскольку данный термин употреблялся в таком значении с самого начала его использования в первой трети XIX века. Тем не менее, в академической среде он стал обозначать, как мы уже отметили, определенный корпус авторов и течений, не обязательно связанных с принципом сохранения секретности. По этой причине, историку следует осознавать контекст, в котором используется данный термин, в случае встречи с ним. В зависимости от того, упоминается ли в «эзотеризме» секретность непосредственно, принцип секретности будет или подчеркиваться, или оставаться в тени.

Библиография

K.W. Bolle (ed.), Secrecy in Religions (Studies in the History of Religions 49). Leiden: E.J. Brill, 1987.
R. van den Broek, Religious Practices in the Hermetic ‘Lodge’: New Light from Nag Hammadi, in: R. van den Broek & C. van Heertum (eds.), From Poimandres to Jacob Böhme: Gnosis, Hermetism and the Christian Tradition. Amsterdam: In de Pelikaan. 2000. P. 78-95.
W. Burkert, Lore and Science in Ancient Pythagoreanism. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1972.
P. Kingsley, Ancient Philosophy, Mystery, and Magic. Empedocles and Pythagorean Tradition. Oxford: Oxford University Press, 1995.
H.G. Kippenberg & G.G. Stroumsa (eds.), Secrecy and Conceal-ment: Studies in the History of Mediterranean and Near Eastern Religions (Studies in the History of Reli-gions 65). Leiden: E.J. Brill, 1995.
P.O. Long, Openness, Secrecy, Authorship: Technical Arts and the Culture of Knowledge from Antiquity to the Renaissance. Baltimore/London: Johns Hopkins University Press, 2001.
G. Simmel, «The Sociology of Secrecy and of Secret Societies». American Journal of Sociology 11, 1906. P. 441-498
G.G. Stroumsa, Hidden Wisdom: Esoteric Traditions and the Roots of Christian Mysticism (Studies in the History of Religions 70). Leiden: E.J. Brill, 1996.
E.R. Wolfson (ed.), Rending the Veil: Concealment and Secrecy in the History of Religions, New York/ London: Seven Bridges Press. 1999.
Roger Bacon, Secretum secretorum cum glossis et notulis, in: Robert Steele (ed.), Opera hactenus inedita Rogeri Baconi, Fasc. V, Oxford: Oxford University Press. 1920.
«Epistola Fratris Rogerii Baconis de Secretis Operibus Artis et Naturae et de Nullitate Magiae», in: J.S. Brewer (ed.), Rogeri Bacon Opera Quaedam Hactenus Inedita, London: Longman, Green and Roberts, 1859. Р. 523-550.
Libellus de Alchimia ascribed to Albertus Magnus, Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1958.
Thomas Norton’s Ordinal of Alchemy, John Reidy (ed.). London, New York, Toronto: Oxford University Press, 1975.
Jean-Patrice Boudet, «L’Ars Notoria au moyen âge: une résurgence de la Théurgie antique?», in: La Magie: Actes du Colloque international de Montpellier, 25-27 Mars 1999 (Tome III: Du Monde Latin au Monde Contemporain), Montpellier: Séminaire d’étude des mentalités antiques, 2000. Р. 173-191.
William Eamon, From the Secrets of Nature to Public Knowledge: The Origins of the Concept of Openness in Science, Minerva 23. 1985. Р. 321-347.
idem, Science and the Secrets of Nature: Books of Secrets in Medieval and Early Modern Culture, esp. Part I, Princeton: Princeton University Press, 1994.
John B. Friedman, Safe Magic and Invisible Writing in the Secretum Philosophorum, in: C. Fanger (ed.), Conjuring Spirits: Texts and Traditions of Medieval Ritual Magic, Stroud, Gloucestershire: Sutton Publishing, 1998. Р. 76-87.
Richard Kieckhefer, Magic in the Middle Ages, Cambridge: Cambridge University Press, 1989. Р. 140-144.
Robert Mathiesen, A thirteenth-century Ritual to Attain the Beatific Vision from the Sworn Book of Honorius of Thebes, in: Fanger, Conjuring Spirits. Р. 143-162.
Lynn Thorndike, A History of Magic and Experimental Science, vol. 2, chapters LXIV-LXV, New York: Macmillan Company, 1929.
Steven J. Williams, Roger Bacon and the Secret of Secrets, in: Jeremiah Hackett (ed.), Roger Bacon and the Sciences: Commemorative Essays, Leiden, New York, Köln: E.J. Brill, 1997. Р. 365-391.
Bernadette Bertrandias (ed.), Le Secret, Clermont-Ferrand: CRLMC/Université Blaise Pascal, 1999.
Pierre Brunel, L’Imaginaire du secret, Grenoble: ELLUG/Université Stendhal, 1998.
Roger Dachez, Sources et fonctions de l’histoire secrète chez Willermoz et dans la Maçonnerie du XVIIIèmesiècle, Poli-tica Hermetica 10. 1996. Р. 79–91.
Philippe Dujardin (ed.), Le Secret: Usages et fonctions du secret. Approches comparées, Lyon: Editions du CNRS/Presses Universitaires de Lyon, 1987.
Umberto Eco, The Limits of Interpretation, Indiana University Press (USA), 1990 (original Italian ed. Milan: Fabbri etc., 1990), see chapter II: “Aspects of Hermetic Semiosis”
Antoine Faivre, The Notions of Concealment and Secrecy in Modern Esoteric Currents since the Renaissance (A Methodological Approach), in: Elliot R. Wolfson (ed.), Rending the Veil: Concealment and Secrecy in the History of Religions, New York/London: Seven Bridges, 1999. Р. 155-176.
F. Laroque (ed.), Histoire et secret à la Renaissance, Paris: Presses de la Sorbonne Nouvelle, 1997.
Jean-Pierre Laurant, Le sens cachée dans l’oeuvre de René Guénon, Lausanne: L’Age d’Homme, 1975.
Jean-Pierre Laurant etc. (eds.), Secret, initiations et sociétés modernes (Politica Hermetica, 5)
idem, “Du secret ésotérique”, Politica Hermetica 5. 1991. Р. 66-71.
Jean-Pierre Laurant etc. (eds.), L’Histoire cachée entre histoire révélée et histoire critique (Politica Hermetica, 10). 1996.
Georg Simmel, The Secret and the Secret Society (Kurt H.Wolff, ed.), New York: Free Press, 1950 (1st version 1906/1908).